Кэтрин Куксон - Год девственников
– До свидания, святой отец.
Дэниел снова лег на диван. Да, конечно, ему придется обо всем подумать. Но кого он хочет обмануть? Никого. Ни людей, замешанных в этом деле, ни тех, кто не имеет к нему никакого отношения.
Часть II
1
Дон лежал, уставившись на дверь, и ждал, когда она откроется, мечтая увидеть одни лица и боясь появления других. Как долго он здесь находится? Годы и годы. Должно быть, шесть лет, а не шесть недель. Но на самом деле с тех пор, как мир взорвался, прошло всего полтора месяца.
Он медленно поднял одну руку с одеяла, посмотрел на нее. Затем поднял другую. У него все еще есть руки, есть голова, он может думать. Есть зрение, есть слух, он способен говорить. Все эти способности у него есть, но какой от них толк? Его тело ушло. Не совсем ушло, но временами ему приходилось дышать с большим трудом: так легкие напоминали ему, что они еще существуют. И, о Боже, существовали и кишки, и мочевой пузырь. Ему было стыдно. Но если бы только это. Ведь у него не было ног! Вернее, ноги-то на месте, он даже мог видеть кончики их пальцев. Но что толку? Уж лучше бы их отрезали. Ведь у него отняли уже так много. Аннетта, ну где же ты, поторопись. Поторопись. Боже, только бы мать не пришла сегодня. Хочется увидеть отца и Джо. Джо утешает. Он сказал вчера, что попытается привести Стивена просто на минутку, заглянуть.
Просто заглянуть. Вот и все. Все они приходят заглянуть и тут же уходят. А как хотелось бы, чтобы некоторые оставались подольше. Чтобы Аннетта находилась здесь и день, и ночь напролет. Вчера она была почти весь день, и позавчера. Нет, не позавчера. Позавчера здесь сидела мать. Дон посмотрел на край кровати. Мать поглаживала его, ласкала, шептала что-то. Это его беспокоило. Он был еще слишком слаб, чтобы общаться с матерью. Ее нельзя пускать. Он говорил с отцом об этом. Отец его понял, и Джо тоже, и Аннетта, конечно, тоже поняла. Конечно. Ему не нравятся ее родители. Теперь ему это стало ясно. Ее отец слишком напыщенный. А мать уперта в Боженьку, как и его. Смешно. Уперта в Боженьку. Странно, что он еще мог шутить. Недавно, когда шум в его голове на мгновение затих, он подумал: „Сейчас встану и оденусь". Так и подумал: встану и оденусь. Но он же знал, что никогда уже не встанет и никогда не оденется. Никогда.
Дон закрыл глаза и обратился к Богу: „Только бы не заплакать. Пожалуйста, Иисус, не дай мне разреветься. Святая Мария, Матерь Божия, не дайте мне разреветься…"
– Дон… До-он!..
– Аннетта, дорогая. Я и не заметил, как ты вошла. – Его пальцы прикоснулись к ее мягкой руке. – Любовь моя. Я так мечтал увидеть тебя.
– Я выходила всего на час. Я была в операционной. Смотри, с моей руки сняли гипс. Теперь только массаж и терапия, и все будет в порядке.
– Всего на час… – Дон моргнул.
– Да, дорогой. Всего на час.
– У меня в голове такая неразбериха. Все крутится как-то. Иногда я могу думать довольно отчетливо, но потом опять все пропадает, словно в тумане.
– Это пройдет. За последнюю неделю тебе стало гораздо лучше. Все просто поражены таким улучшением.
– Правда?
– Да, дорогой.
– Я когда-нибудь вернусь домой?
– Конечно, вернешься, любимый.
– Я говорю о нашем с тобой доме.
– Именно в наш дом и вернешься. Там уже все готово.
Дон оторвал от нее взгляд и оглядел белую палату. Цветы на столе, на другом – куча карточек. Он прошептал:
– Я никогда не смогу ходить, Аннетта.
– Сможешь, обязательно сможешь. Есть же разные средства.
– Нет, Аннетта. Я слышал, что они говорили – мистер Ричардсон и другие. Я еще не мог говорить, но все слышал. Он обсуждал со студентами операции на позвоночнике. И он сказал: „А что случается, когда позвоночник разбит вдребезги?.."
– Дон, дорогой, послушай меня. Не бери это в голову. Ты поправишься, совсем поправишься. И я этого дождусь. И помни: мы должны думать о будущем. Запомнил?
Дон повернул голову, вглядываясь в лицо своей жены. Улыбнувшись, он проговорил:
– Конечно, запомнил. Я все помню, Аннетта. – Тут его голос изменился, и он испуганно спросил: – А у тебя только сломана рука, и все? Ты сказала мне правду? Одни синяки и сломанная рука?
– Да, дорогой, это все. Синяки и перелом.
– Вот и хорошо, замечательно. – Дон опустил голову на подушку и посмотрел наверх. – Замечательно. Так и должно быть, разве нет?
– Может быть, дорогой, может быть, – чуть не плача ответила Аннетта.
Она наклонилась и поцеловала его в губы. Дон обвил ее руками, и, изогнувшись, Аннетта положила свою голову рядом с его на подушку.
– Я люблю тебя, Дон.
– Я всегда обожал тебя и буду обожать, пока живу… Пока живу.
Из глаз Аннетты потекли слезы.
– Милый мой, ты будешь жить. Ты поправишься. Послушай… – Тут она прервалась, увидев, что дверь открылась. На пороге стояла Уинифред.
Какое-то мгновение они лежали неподвижно, затем Аннетта выпрямилась и посмотрела на свекровь, которая сверлила ее ненавидящим взглядом.
– Здравствуйте, мама.
Уинифред не ответила. Вместо этого она обошла кровать, наклонилась к сыну и поцеловала его. Потом, взяв стул, села.
– Как ты себя чувствуешь, мой дорогой?
– Хорошо, мама. Мне уже гораздо лучше.
– Я принесла тебе кусочек яблочного пирога, его испекла Мэгги. Твой любимый. – Она выложила сверток на стол и тут же кивнула на дверь. – Я им объяснила, какое мороженое ты любишь.
Дон на секунду закрыл глаза и проговорил:
– Мама, они ведь знают, что мне нужно есть. Здесь все очень добры ко мне.
– Хоть и добры, но половина из них – невежественные. Это больничная еда. Хотя ты и лежишь в отдельной палате, тебя все равно кормят больничной едой. – Уинифред искоса взглянула на Аннетту. – Как, тебе уже сняли гипс?
– Да, сняли. – Аннетта согнула руку. – Перелом был не тяжелый, мне повезло.
– Да уж, тебе повезло.
Наступило молчание. На лбу Дона появились капельки пота. Аннетта встала, чтобы вытереть их платком, но тут Уинифред вскочила с места.
– Это не поможет.
Она подошла к раковине в углу палаты, намочила фланелевую салфетку и, вернувшись к кровати, сама начала вытирать лицо сына. Дон все это время лежал с закрытыми глазами. Но как только Уинифред прикоснулась салфеткой к его руке, он отдернул ее, говоря:
– Мама. Мама. Меня помыли. Не надо.
– Не волнуйся. Лежи спокойно. – И, посмотрев на Аннетту, она спросила ее: – А ты давно здесь находишься? – И когда та твердо и коротко ответила: „Весь день", Уинифред изумленно охнула: – Нет никакой нужды нам обеим сидеть тут. Я думала, ты займешься наведением порядка в доме.
– Там все уже сделано. А мое место здесь. В этот момент они обе вздрогнули, потому что Дон поднял руку, дернул за звонок и позвал:
