Катажина Грохоля - Гарантия на счастье
— Мамочка, прости, — повторила она, готовая ко всему.
В то мгновение, когда мать сжала, сдавила ее руку, Юстина почувствовала боль и через долю секунды уже хотела высвободить ладонь, но, взглянув на мать, увидела старое лицо женщины, искаженное судорогой рыдания. Слезы текли по ее лицу, и не только из глаз, но еще и из носа, как у ребенка. Мать плакала беззвучно, ее хрупкие плечи дрожали. Она облизывала губы, и от этого морщины становились заметнее. Юстина изумилась. Но вот мать вытерла глаза другой рукой, размазав аккуратно нанесенную тушь и тени. Юстине захотелось встать, подать ей платок, но он остался в сумке у окна, а в эту секунду рука матери сжала ее ладонь еще сильнее, судорожно, умоляюще.
— Это я, я… — донеслось до распахнутого сердца Юстины, проникло в ее уши. Она нагнулась над матерью и ласково погладила ее внезапно упавшую руку. — Это я, — шептала ей мать, содрогаясь от безудержных рыданий, ее нос покраснел, она плохо выглядела.
Юстина впервые видела мать в таком состоянии, ей стало стыдно, что она стала свидетелем ее слабости.
Она смотрела на их сплетенные руки, слегка опухшие пальцы матери, на след от кольца, которое стало ей мало. Перед отъездом она отнесла его в мастерскую, но след остался. Юстина посмотрела на ее округлые ногти, покрытые коричневым лаком, небольшой, почти незаметный, след от ожога, маленький светлый шрам на запястье, а потом на свои ладони, более широкие, гладившие ее руку, и снова на свои красивые нежные пальцы, сияющие, расцветающие, жаждущие прикосновения.
Юстина была с ней так же ласкова и внимательна, как с Матеушем. Она гладила ее руки с любовью, так, как он ласкал руки Юстины. Ничего не изменится, через минуту мать встанет, оттолкнет ее, стыдясь своей слабости, пойдет в туалет, быстро приведет себя в порядок. Но это будет лишь через минуту, а сейчас тот неповторимый миг, когда можно попрощаться с ней, такой слабой, несчастной, испуганной.
Она не слушала то, что говорила мать. Но когда до нее дошел смысл сказанного и она посмотрела ей в лицо, то увидела в глазах матери нечто большее, чем сожаление и боль.
— Это я прошу у тебя прощения, — услышала Юстина.
И поняла: мать тоже знает, что они прощаются.
УСПЕТЬ ДО ПЕРВОЙ ЗВЕЗДЫ
Самой ужасной была ночь перед сочельником.
Праздники не для одиноких людей, праздники — для супружеских пар, для детей, для семей с детьми, для будущих родителей, для счастливых влюбленных, для друзей, для знакомых — сколько тогда разговоров, в домах запах пирогов, с дворов и балконов в украшенные комнаты вносят заждавшиеся елки, пахнет хвоей, елки топорщат свои жесткие лапы, а в вазах, весело зеленея, по-хозяйски располагаются еловые ветки. Дети сгорают от нетерпения.
Когда она в последний раз сгорала от нетерпения?
В детстве?
Очень давно.
Праздники для друзей. Ну что, как мы поступим? Вы к нам или мы к вам? Замечательно, тогда мы готовим рыбу, а вы — салат из красной капусты. Наконец-то будет повод встретиться! Давайте лучше вы к нам. А мы тогда к вам на второй день праздника. Конечно, мы пойдем на рождественскую мессу.
Праздники для людей, которые верят. Верят в Рождество, надежду, спасение, в искупление грехов, прошлых и будущих. Для тех людей, которые предпочтут минуту тишины в пустом костеле суете супермаркетов. Для тех, кто в тишине и спокойствии принимает этот мир таким, какой он есть.
Она лежала на большой кровати и старалась не думать. Не хотела принимать этот мир таким, какой он есть: она была несчастлива.
Но упрямое тиканье часов снова и снова возвращало ее к воспоминаниям. Как мама пекла коврижку? Какой вкус был у покрытых глазурью пряников-звездочек? Нет-нет. Пекут и готовят для друзей, для знакомых, для семьи. Для себя одной не стоит стараться. Что она будет делать потом с творожным пирогом, коврижкой, заливной рыбой?
Встала и пошла в кухню. Маленький дом, в котором она жила — с самого начала, всегда, уже тридцать четыре года, — дом, доставшийся по наследству от родителей, был уютным и родным. Старый пол заскрипел — дубовые доски отзывались на шаги точно так же, как много лет назад.
Пол скрипел так же, как когда-то давно, когда она подкрадывалась к комнате с камином. Прислушивалась под дверью к приглушенным голосам родителей: Сейчас? Куда? Сюда? Положи здесь… Она у себя? Не слышит?
Неразборчивые слова и непонятные звуки; двери были закрыты, двойные ведущие в коридор двери были перед ней закрыты, в гостиной уже стоял накрытый стол, елка на подставке в виде трех лап льва — кто придумал такую подставку для елки? — металлические лапы с когтями стояли за камином: передвиньте эту елку, сейчас мы разожжем камин — елка была высокой, отец обрезал верхушку, которая упиралась в потолок, пятиконечная звезда тихо покачивалась, пока они с мамой украшали елку. А потом, потом родители отправляли ее в свою комнату — поджидать святого Миколая.
Сиди у окна и смотри. Он приедет. А может, прилетит. Как же он прилетит, если он на санях? Эти сани могут летать. А олени? Олени тоже могут летать. У них же нет крыльев, не могут. О том и речь, что как раз сегодня могут.
И она терпеливо сидела и смотрела в темноту за окном. Домик родителей почти примыкал к лесу, из окон на западную сторону никогда нельзя было увидеть кого-то или хотя бы чей-то след, только из кухни и комнаты с камином были видны окна соседей, дом рядом с домом. Их разделяли садики и низкий деревянный забор.
Однажды после сочельника она сообразила, что Миколай должен приходить как раз с этой стороны, поскольку она ни разу ничего не заметила, никаких следов, ни саней, ни копыт, ни ног, а ведь под елкой всегда оказывалось множество больших и маленьких свертков для нее, мамы, папы, тети Ясмины и ее мужа Петруся, который сейчас в Канаде, небольшие подарки для соседей и их сына Лукаша — они приходили после ужина поделиться облаткой. Огонь весело потрескивал в камине, она сидела как зачарованная рядом с большим зеленым креслом, в котором отец устраивался поудобнее и закуривал трубку.
Если уж Миколай действительно приходит со стороны комнаты родителей, то надо постараться подкараулить его. Целую неделю перед Рождеством она была послушной: ведь святой Миколай приходит только к послушным детям, но ей никак не удавалось поймать этот момент. Двери в комнату мама закрывала, а потом появлялись подарки. Но однажды она заметила на полу следы снега, и эти следы вели к беседке… Потом она увидела мокрые ботинки отца и мысленно улыбалась, когда мама быстро-быстро вела ее к окну. Ей показалось, что это произойдет вот-вот — разве она не слышала звон колокольчиков?
И она бежала к окну, сдерживая улыбку, тайна щекотала ее легонько, у нее была своя собственная тайна, о которой она не говорила родителям, чтобы они улыбались и думали, будто она верит в святого Миколая и оленей. А ведь она радовалась, потому что заметила мокрые от снега ботинки отца, — ведь это означало, что папа ее любит.
