Сьюзен Келли - Насколько мы близки
Рут опустилась рядом с Рослин на корточки, убрала ее ладони от лица.
– Ты хорошая мать. Ты замечательная жена. Ты ничего не сделала. Берк виноват, Берк!!! Твоей вины нет.
Рослин, казалось, не слышала. Протянув руку, она погладила травинки – тоненькие, юные, нежно-зеленые.
– Смотрите, – сказала она, коснувшись пальцем глубокого следа от колеса у края дорожки. – Я всегда так осторожно подаю назад, так осторожно. – У нее вновь сорвался голос. – А он проехал по травке. Он ее убил. – Голос вдруг стал скрипучим. – Кусок дерьма, – произнесла Рослин, от которой я ни разу за все годы не услышала ругательства. – Неудивительно, что эта сучка влетала нам в чертовски круглую сумму. А на какие шиши они бы трахались?
Эта крутая перемена в ее настроении оказалась лишь прелюдией – прелюдией к предстоящим неделям, в течение которых Рослин блекла и чахла вместе с природой. Прежде она всегда жила вне нас, обособленно, в стороне, всецело поглощенная буднями и праздниками детей, а в те страшные, тоскливые недели мы с Рут оказались втянутыми в личную жизнь Рослин. Из сочувствия, из необходимости, из соседского долга. И потому, что все мы женщины.
Мы приглашали ее к себе и звали на все семейные события, на школьный осенний базар, в кино, в рестораны и на футбол. Почти всегда она отказывалась, а в тех редких случаях, когда соглашалась, мы очень старались не замечать изумленных лиц наших детей при виде неряшливой и угрюмой Рослин, которую они знали ухоженной, живой, солнечной. В октябре, на Хэллоуин, со ступенек Лоуренсов не улыбалась искусно вырезанная тыква и во дворе не высились груды листьев, собранных Рослин специально, чтобы дети могли вволю попрыгать. Листья остались лежать, где упали, устилая подросшую траву или темнея неопрятными клочками на широком крыльце.
– Рогейн! – ни к кому прямо не обращаясь, внезапно произнесла Рослин во время футбольного матча Джея, на который мы ее общими усилиями вытащили.
Мы сидели на открытой трибуне. Я обернулась к Рослин:
– Что?
Она глубокомысленно кивнула, не переставая теребить рукав.
– И как я сразу не сообразила? «Средство Рогейна» для роста волос! Он полгода втирал его, чтобы вернуть волосы вот здесь, – она ткнула себя в макушку. – Очень дорогое лекарство.
Мы со Скотти обменялись тревожными взглядами.
– Кому колы? – поспешно спросил Скотти. – Пойду в буфет, возьму.
Рослин безучастно смотрела на поле. Вечером я напала на мужа с обвинениями:
– Ты знал? – И в страшном сне мне не могло присниться, что вскоре тот же вопрос будет обращен ко мне. – Ты знал? Знал, что Берк собирается уйти?
– Нет! Конечно нет, Прил! Я потрясен не меньше твоего.
– А сказал бы, если б знал?
Скотти остановил на мне долгий взгляд.
– В чем суть? Ты сейчас о Рослин или о себе? То ли Рут, то ли еще кто внушил тебе сильно преувеличенную идею о мужской солидарности. Дай Рослин время. Уход мужа – все равно что его смерть. Ей необходимо пройти все стадии горя, прежде чем смириться.
Я была возмущена такой мелкой философией.
– Это хуже, чем смерть! Это предательство.
– Ты что же, предпочла бы, чтобы Берк умер? – заорал он в ответ.
Онемев от такой несправедливости, я смогла лишь стиснуть зубы. Увы, в поведении Рослин не просматривался предсказанный Скоттом принцип: никаких стадий последовательного исцеления – шок, отрицание, скорбь, гнев. Рослин была непредсказуема: то опасно смирна, то пугающе враждебна. Покаянные приступы самобичевания внезапно сменялись едкой до абсурда злобой. Рослин металась между по-детски беспредельной верой в возвращение Берка и хлестким цинизмом. Но после каждого взрыва бешенства или потоков горьких слез она возвращалась к одному и тому же не имеющему ответа вопросу: почему?
Хорошо хоть на выходные иногда приезжали сыновья, Уильям, Трей и Дэвид, ее три мальчика, которых я почти не знала и каждый из которых – кто раньше, кто позже – переступил порог юности. Они выросли, превратившись в долговязые, немного неуклюжие портреты своего отца, но по-прежнему терялись перед реальностью: семья разбита, мама уже не та, отца нет.
– Как ребята? – спросила я после одного из этих визитов.
Пустой взгляд Рослин был устремлен вдаль, через двор, на вечнозеленую изгородь, побитую морозом и брошенную погибать.
– Впервые в жизни я радуюсь, что они выросли, – сказала она, рассеянно вытирая ладонью губы. – У них недавно были дни рождения. Я послала каждому по кожаному ремню. Берк отправил деньги. Дэвид на них отметил свой двадцать один год – огнедышащим драконом на руке.
Глаза Рут округлились.
– Тату?! – уточнила я.
Рослин вскинула на меня возмущенный взгляд:
– Кажется, я ясно выразилась! – Ее голос упал до вялого шепота: – Хотя что удивляться… ведь их дни рождения всегда были на мне. – Она хихикнула, резанув нас с Рут явственной ноткой безумия. – Я троих детей родила под рев трибун на баскетбольных матчах чемпионатов мира. Телевизоры орали по всему роддому, в том числе и в моей палате. – Она провела пальцем по щеке, посерьезнела. – Но еще поразительнее, что я почему-то очень основательно, чертовски упорно трахалась в январе. Когда я решала забеременеть, – душераздирающе тусклым тоном говорила она, – то дожидалась, пока Берк уйдет в ванную мыться, а сама поднимала ноги, чтобы ни капли его спермы из меня не вытекло.
Я отвернулась и закрыла глаза, отгораживаясь от вызванной ее словами картины. Замолчи! - пульсировала в мозгу отчаянная мысль, не хочу этого слышать. Не надо!
Уход Берка оказался хамски бесповоротным. Если не считать официальных посланий через юристов, с Рослин он больше не общался. Она же на пике отчаяния унизилась до звонка Трине. Трубку сняла девочка и невинно сообщила, наверняка следуя наставлениям взрослых отвечать только так, когда их нет дома: «Мама в ванной».
Рослин неверяще сдвинула брови.
– Тогда дай папу, – ядовито процедила она.
– Он тоже в ванной, – последовал заученный ответ.
– Не надейся, что мой муж будет содержать чье-то отродье! – завизжала в трубку Рослин.
В иных обстоятельствах мы, наверное, умерли бы от смеха.
– Успокойся! – сказала Рут. – Ради бога, это всего лишь ребенок.
Взгляд Рослин был полон стылой ненависти.
– Ребенок?! Ее ребенок! О существовании которого я понятия не имела! Теперь ты заткнись, Рут, и прекрати цитировать пошлости! Неизвестно, как бы ты заговорила, если бы Рид совал член куда ни попадя. Вот окажешься на моем месте – тогда и поговорим.
