Анна Богданова - Самый скандальный развод
– Ада, так я не поняла, ты замужем? – вернулась к прерванному у телецентра допросу мама.
– Я пять лет назад развелась. Развелась! Развелась! Я модельер, человек творческий! Я не переношу, когда меня придавливают. Придавливают, когда я не выношу! – В моих мозгах и ушах снова задребезжала стальная пластина.
– А дети-то у тебя есть? – не отступала мама.
– Не люблю детей! Не люблю! Они кричат, визжат, меня от этого в дрожь бросает. Мне для работы необходима тишина. Тишина, тишина, – выдала Адочка, сажая Афродиту рядом с собой на свободный стул и наваливая ей в тарелку гуляш и красную икру. А моська вдруг положила передние лапки на стол, гавкнула, после чего хозяйка сняла с нее розовые ботиночки, и я увидела, что у Афродиты на когтях настоящий маникюр.
– Зачем ты ей когти красишь? – не удержалась я.
– Как это зачем? Это ведь элитная дорогая собака, за ней уход нужен. Уход! Уход!
– А по-моему, Адочка, тебя надули и вместо йоркширского терьера подсунули болонку! Взгляните, не правда ли, она напоминает болонку, только крашеную, потому что оранжевых болонок не бывает – они белые или черные.
– Меня не обманули! Афродита – терьер! Терьер! – и Адочка, доказывая, что ее собака чистокровный йоркширский терьер, впала в настоящую истерику – она кричала, повторяя одно и то же слово до тех пор, пока у нее не пропал голос, а у меня не начала раскалываться голова на четыре части.
– Ну, может быть, у тебя совсем уж какой-нибудь экзотический, – решила согласиться мама.
– ... – не издав ни звука, что-то «сказала» Ада.
– Что? Я не поняла? – уточнила мамаша.
– ... – снова «сказала» она.
– Сейчас бумагу с ручкой принесу, – и я ушла в кабинет. Надо заметить, когда кузина потеряла голос, моя голова прошла через несколько минут. Я сунула Аде под нос бумагу с ручкой, и она написала неровными мелкими буквами: «Вы надолго в Германию?»
– Как получится, – ответила мама, но не сочла нужным распространяться насчет причины поездки за границу при Мисс Бесконечности, которая ни об истинном количестве ее кошек не ведала, ни о том, что их увезли, приняв по ошибке за бездомных, ни о моем похищении, ни о легенде с нефтью, ни о добыче биотоплива на нашем огороде в деревне Буреломы, ни о том, что ее дочь застукала Николая Ивановича со злобной вдовицей Эльвирой Ананьевной в одной постели. Она не знала ни о чем и жила какой-то своей жизнью, в своем, созданном в одном лишь ее воображении мирке, где первое место делили Панкрат Захарыч с Жориком или телевизор с холодильником (трудно сказать), второе – Гузка и подруги, а где-то далеко-далеко в тумане, на линии горизонта все остальное. – Вот только за Машу душа будет болеть. В мое отсутствие ей придется одной жить в деревне.
– Хь-кьх... – Ада снова попыталась что-то сказать и тут же зачеркала ручкой, да с таким энтузиазмом, что рвала бумагу и писала практически на скатерти.
– Ну-ка, ну-ка, – и мама вслух прочитала: – Я с удовольствием поеду с сестрицей в деревню!!! У меня отпуск через полторы недели. Отпуск! Отпуск! – Мамаша вдруг оживилась: – А что, это неплохая идея! И ты, Маш, там не одна будешь – все веселее, и познакомитесь поближе! А?
– Конечно, – согласилась я, но как только представила, что мне придется каждый день слышать пронзительный голос кузины, тут же пожалела об этом «конечно».
– Ой! Адочка, ты не представляешь, какая красота у нас в деревне осенью! – запела мама. – Деревья вокруг сняли с себя зеленые наряды и оделись, будто в парчовые вечерние платья огненных цветов, переливающихся в лучах алого закатного солнца. В лесах еще полно грибов: крепкие подосиновики с красными шляпками, подберезовики на длинных, изящных ножках, боровики, сыроежки, поляны рыжих лисичек. Идешь себе по тропинке с лукошком в руке, вдыхаешь ароматы сосен, елей. Вот зашевелилась трава – это пробежал ежик – маленький, с умными глазками-бусинками, вот рябчик перелетел с ветки орешника на березу... Возвращаешься домой, начинается дождь, сначала робкий, размеренный, потом сильный, как из ведра. Ты садишься у огня, кутаясь в клетчатый плед...
– Как там у вас хорошо-то! Я тоже поеду! – прорезалась бабушка, и мама тут же замолкла. Все это время Мисс Бесконечность сидела рядом со мной и молча поглощала то, до чего могла дотянуться ее рука, а Олимпиада Ефремовна тихо поучала внука, давая ему, судя по всему, ценные советы. – Что-то не поняла я, куда это ты собралась, Поля? – спросила старушка, и я чуть было не задохнулась от лукового запаха, исходящего из ее беззубого рта, накрепко въевшегося еще со съемки передачи «От меня нигде не скроешься». – А вообще, я о другом хотела с вами, девьки, поговорить!
– О чем? – тяжело вздохнув, спросила мамаша.
– Я Машку просила! – ни с того ни с сего гаркнула та.
– О чем?
– Купите мне гроб! – брякнула она, а Олимпиада Ефремовна уставилась на нее таким взглядом, каким Манилов глядел на Чичикова, когда тот потребовал продать ему мертвых душ.
– Я ведь русским языком сказала тебе, Машка, что гробы с каждым днем дорожают, что я все одно умру от любви к Панкрат Захарычу. А пока не умерла, пусть себе стоит у меня в комнатке, никому не мешает.
– Верунчик, да что ты такое говоришь-то?! – ошарашенно промолвила Олимпиада Ефремовна.
– Не перебивай меня, Липочка! Я еще не все сказала. Вот когда я умру ты, Машенька, – сладким голоском запела Мисс Бесконечность, – и ты, Поленька, наденьте свои норковые шубки на похороны. Ведь у вас есть норковые шубки, – это был не вопрос, а утверждение. – И еще шляпки тоже норковые наденьте. Пусть все знают, что они у вас есть.
– У меня нет никакой норковой шляпки! – заметила я.
– Ну, так купи, – настаивала старушка.
– А если ты летом умрешь? – недоумевала мамаша.
– Летом?.. – Мисс Бесконечность задумалась (видно, такая мысль до сих пор не приходила ей в голову), но ненадолго. – Все равно наденьте! – не отступала она.
– А что, оригинально! – перейдя на бас, произнесла Олимпиада Ефремовна неизменным своим тоном, который пускала в ход, когда не могла уразуметь ничего из того, что происходит или говорится: будто в одну секунду она постигла все сразу – и загадки египетских пирамид, и тайны жрецов майя, и секреты золотого кургана древних скифов.
В этот момент Ада снова передала лист бумаги, где было нацарапано: «Я счастлива нашей встрече, но Афродите пора спать. Мне надо домой. Домой! Напиши адрес деревни и свой телефон. Я к тебе приеду. Приеду! Приеду!»
Мы обменялись с сестрой телефонами, я подробно написала, как добраться до деревни Буреломы, и Ада, зашнуровав Афродите розовые ботиночки на лапах, поднялась из-за стола.
– Аде нужно домой, – сказала я за сестру.
