Ирина Степановская - Под крылом доктора Фрейда
Давыдов
— Садитесь. — Альфия внимательно взглянула на мужчину, вошедшего в кабинет.
— Давыдов. — Виталий протянул Альфие свою визитную карточку.
Заведующая отделением прочитала надпись на карточке, встала и протянула Давыдову руку.
— Вы уже были у жены?
— Был. — По его лицу пробежала еле заметная судорога, которая лучше всяких слов показала Альфие смятение, в котором находился ее собеседник.
— Вы надолго в Москву?
— Как пойдут дела. — Он едва кивнул в сторону двери.
— Вы в отпуске?
— Нет. Совпало так, что меня в Москву вызвали по работе.
Альфия взяла Танину историю болезни, лежавшую отдельно, и стала листать. Ее лицо, загорелое и в этот момент непроницаемое, напомнило Давыдову маску таинственного восточного божка. Или жены Будды.
— Все-таки когда я могу надеяться забрать жену домой?
Длинные серьги слегка качнулись. Альфия подняла на него глаза.
— Хоть сейчас, вашу жену здесь никто не удерживает. Вы могли бы лечиться и в своем городе. Но я должна вас предупредить, что ее состояние все еще достаточно тяжелое. Она нуждается в ежедневном наблюдении.
Он помолчал.
— Все это не укладывается у меня в голове. Знаете, она ведь была совершенно здорова…
Альфия перебила его:
— Еще раз повторяю, насильно вашу жену я здесь не держу.
Давыдов испугался.
— Нет-нет, не подумайте, что я не доверяю вашему мнению, однако…
Альфия сощурила глаза, жестко сказала:
— Однако это болезнь. — И положила историю болезни в папку. — Вам тяжело это осознать, но с этим придется смириться. Ваша жена нуждается в лечении. Может быть, в течение нескольких недель, может быть, месяцев, пока не наступит стойкое улучшение. Тогда ее можно будет выписать. Но когда наступит улучшение — еще большой вопрос.
— Но почему так долго?!
Давыдов рассердился. Женщина перед ним корчила высшую инстанцию. Подумаешь, всезнайка! Лучший врач больницы! И лучшие врачи тоже ошибаются.
— А от чего это зависит?
— Не знаю. От индивидуальных особенностей мозга.
«Она не знает! — подумал Давыдов. — Это называется специалист. А кто тогда знает?»
— Подбор лекарств требует времени, — пояснила Альфия. — Другими словами, на одного больного лекарство может действовать хорошо, а на другого — никак. На третьего — плохо. Как лекарство будет действовать именно на вашу жену, я заранее сказать не могу. Вот пока и все.
Альфия развела руками, как бы показывая, что аудиенция закончена. Она устала. Что с того, что она была в отпуске всего месяц назад? Ее изматывала жара. Состояние матери тоже требовало напряжения. В последнее время у матери проявились новые, пугающие симптомы. До сих пор она думала, что мать страдает ранним склерозом. Расстройства кровообращения мозга и в более молодом возрасте не редки. Забывчивость, невозможность сформулировать мысли, скачущее давление — все это было привычно. Но появившиеся у матери в последнее время страхи, навязчивые разговоры, обжорство, злость — все это очень напрягало Альфию. «Неужели я ошиблась в диагнозе? — думала она. — Клиника развивается своим чередом. Настает время — новые симптомы сменяют старые. Моей вины тут нет. Но боже, кто бы знал, как тяжело лечить родного человека! То, что очень быстро распознаешь у человека постороннего как болезнь, у родственника не оцениваешь как проявление психической симптоматики. Все пытаешься чем-то объяснить, простить, не обратить внимание… И, кроме того, эта мысль тяготила Альфию особенно, если окажется, что мать больна самостоятельным психическим заболеванием, то сможет ли в этом случае она, Альфия, позволить себе родить ребенка? Ребенок! Даже подумать, что твой ребенок может страдать таким страшным заболеванием, невыносимо! Нет, лучше никогда не подвергать риску ни свою, ни его гипотетическую жизнь…»
Давыдова возмутил ее равнодушно-скучающий вид.
— Александр Борисович мне обещал, что лечить мою жену будет лучший врач больницы. — Он еле сдерживался, чтобы не схватить эту косоглазую ведьму за горло. — Но он должен был предупредить меня, что его лучший врач окажется равнодушным человеком, который, видя страдания других людей, даже не возьмет на себя труд толком объяснить, что же все-таки произошло с моей женой. Что у нее за болезнь, откуда она взялась и какой предполагается план лечения?
Альфия поставила локти на стол, сцепила у рта кисти замком и, не перебивая, выслушала его длинную тираду. Давыдов ожидал в ответ взрыва, крика возмущения, негодования, гнева, но он никак не думал, что эта красивая женщина со скучающим видом тихо проговорит:
— Ну что вы пристали ко мне, как идиот! Ведь, судя по вашей карточке, — она швырнула его визитку на стол перед ним, — вы же сами занимаетесь проблемами мозга. Неужели вы не понимаете, насколько далеко зашло расстройство психики у вашей жены? — Она будто что-то вспомнила и криво усмехнулась. — У нее же, к счастью или к несчастью, не хирургическая патология! И в психиатрии нельзя каким-то чудом исправить болезнь за два-три дня. — Она подумала и добавила: — И я уверена, что пока никто не сможет. Точный диагноз я вам тоже не озвучу — у меня мало данных. Знаю сейчас я только одно: у вашей жены психическое заболевание, которое, повторюсь, требует длительного лечения и потом, возможно, наблюдения в течение минимум нескольких лет.
Давыдов взбеленился. Как она посмела его обозвать? Его, почти директора целого института! И разговаривать с ним в таком высокомерном тоне?
— Вы бездушная, невоспитанная дрянь, — прочеканил он. — И я не хочу, чтобы вы лечили мою жену.
На лице Альфии появилась презрительная гримаса.
— Да ради бога! Я не единственный в Москве психиатр.
Она встала со своего места, давая Давыдову понять, что разговор окончен, и подошла к полке, где стоял корм для рыб. У ее рыбок был очень неравномерный рацион. Когда Альфия сердилась или была озабочена чем-то, как сегодня, она кормила рыбок по несколько раз в день, каждый раз забывая, что уже это сделала. Они бы умерли от переедания, но в периоды кратковременного спокойствия Альфия забывала их покормить — и рыбки растрачивали нагулянный жирок.
Давыдов, выходя, шваркнул дверью так, что дрогнула стена Алиного кабинета. В душе его кипели гнев, разочарование и отчаяние. «Как она смела смотреть на меня с таким превосходством!» Он готов был растерзать наглую врачиху, хотел стереть в порошок все зачуханное отделение, но податься ему было некуда, и это единственное соображение удерживало его от решительных действий.
Входная дверь была закрыта.
— Да выпустите же меня из вашего бардака! — В отчаянии заорал он, изо всех сил колошматя в створки, как в адовы врата.
