Мамин сибиряк (СИ) - Резник Юлия

– Ага.

– По крайней мере, ему есть на кого выпустить пар, – криво улыбнулась мама.

– Дома он другой. И Степка у него хороший.

– Сколько ему, говоришь?

– Лет пятнадцать, – прикинула я в уме.

– Значит, не в качестве няньки тебя привечают.

Блин, ну вот зачем она опять так? Хорошо ведь поговорили. Вернувшись домой, мама налила нам домашнего вина, и я, сама того не заметив, разоткровенничалась. И чем больше я говорила, тем большую в том потребность испытывала. А мама слушала, никак не комментируя моих слов, что было для меня совсем непривычно и ново.

– Мам, а я, по-твоему, гожусь только для чего-то? Просто так… сама по себе… я не заслуживаю любви? – сама вернула нас к разговору, от которого совсем недавно сбежала.

– А ты сама как думаешь? – вдруг сощурилась мама.

– Я не думаю! Я знаю, что да, – закричала я, вскакивая со стула. – Господи, мам… Но думать – это одно, а ощущать – совсем другое! – прошептала, упав обратно.

Мама опустила взгляд к рукам. Провела подушечкой большого пальца по ногтю на указательном. Руки у нее, несмотря на тяжелую работу по хозяйству, были всегда ухожены. Это тоже был протест – выглядеть не так, как большинство здешних женщин.

– Извини.

– Да что уж, – всхлипнула я, отворачиваясь к окошку. Показалось? Или за шторкой реально мелькнула тень? – Просто не поняла твою оговорку про няню. Все, что ты обычно мне говоришь, сводится к чему-то такому, что…

Мою речь прервал оглушительный стук в калитку. Мама встрепенулась, порозовев.

– Это, наверное, ко мне. Мужчина, – добавила она и, не дав мне ни секунды на осмысление, устремилась прочь из комнаты. Я машинально кивнула, хотя мать этого, конечно же, не увидела. И только потом осознала. Что значит – мужчина? У моей мамы?! Нонсенс. У нее не было никого. Никогда. По крайней мере, пока мы жили вместе.

– Люба, это тебя… – донеслось из коридора. Я перевела дух. Видит бог, я была пока не готова к знакомству с маминым ухажером. Только кому я могла понадобиться? Может, кто-то из одноклассниц увидел, как я шла по деревне? Или соседка Ириша пожаловала, с которой мы дружили детьми, а потом потерялись, как это обычно бывает у взрослых?

Одернув футболку, я вышла встречать гостей.

– Олег?!

– Привет, Любава.

– Ты что здесь делаешь?!

– Приехал за тобой. Говорил же, по заднице настучу за то, что смылась… Вот.

– Стучать, надеюсь, не сейчас будете? – усмехнулась мама.

– Нет. Сейчас, пользуясь случаем, я посватаюсь. А там уж если благословите…

– Мамин, ты ко мне прямиком из девятнадцатого века приехал?! – возмутилась я, но лишь потому, что на деле меня душил смех. – Посватаюсь… Благословите… – перекривляла. Мама пнула меня в бок, сделав страшные глаза. Это что еще за подстава? Она переметнулась на его сторону? Такого я не ожидала. Вот если бы она начала критиковать мой выбор – это было бы гораздо привычнее. А так я банально не понимала, что делать.

– Так вы не против? Простите, не знаю, как вас…

– Анна Сергеевна.

– Очень приятно. Мы с Любой подали заявление. Свадьба первого июля.

– Так вы просите руки? Или ставите меня перед фактом? – взгляд мамы стал по-учительски строгим.

– Зависит от вашего ответа, – широко улыбнулся Олег. – Если вы согласны – прошу. Если нет – ставлю перед фактом.

Во всей фантасмагории происходящего я вдруг поняла, что упустила, пожалуй, главное. А именно то, что это в самом деле происходило со мной! Олег всерьез сюда приехал, проведя после тяжелого рабочего дня бог знает сколько часов за рулем. Продираясь сквозь пробки, останавливаясь, чтобы выпить кофе на каких-то безликих заправках и просто не уснуть в дороге. А еще он действительно пытался обаять мою мать – не для галочки, не из вежливости, а потому, что это было для меня важно. И прямо сейчас он действительно всерьез говорил о свадьбе. Нашей с ним свадьбе, господи. Наверное, я только сейчас до конца поверила, что это правда. Внутри что-то дрогнуло и зашевелилось, заполняя сосущую пустоту теплыми, но в то же время пугающими ощущениями. Я вдруг представила, как мы возвращаемся сюда в последующем, уже вросшие в жизнь друг друга, ставшие ее частью. Не временной. Не на пару месяцев, пока нам хорошо и весело. А навсегда. Грудь сдавило, в носу защипало от слез, и я торопливо вскинула голову, чтобы не разреветься.

Может быть… Мы об этом не говорили, но… Может быть, у нас даже родятся дети. Из-за Степы мне так легко представить Олега в роли отца...

Я слишком забегаю вперед, да? Конечно. Но как тут было остановиться?

– Что ж. Выбора вы мне не оставили, – усмехнулась мать.

– Ага. Прошу любить и жаловать, – Олег развел руками.

– Я пока присмотрюсь, – отбрила наглеца мама. – Пойдемте к столу. Вы, наверное, голодны?

– Он всегда голодный, – сглотнула я, наблюдая за Маминым с какой-то болезненной нежностью.

– Кто бы говорил, – фыркнул тот. – Ты ж за кормежку…

– Олег! – я раздосадованно притопнула. Еще не хватало, чтобы мама подумала, что я реально голодаю в своем городе! Я же знаю ее. Может, она и не испытывала ко мне большой материнской любви, но у нее было свое четкое понимание родительского долга. Мои базовые потребности были закрыты всегда. Я была накормлена и одета с иголочки. Да и когда только поступила, первый семестр так точно, мама в одиночку вывозила мои расходы.

– Что? – усмехнулся этот гад.

– За стол иди!

В школе мне было не до мальчиков. Когда твоя мать занимает должность завуча, все силы уходят на учебу, ведь спрос с таких детей всегда выше, чем с их одноклассников. К тому же единственным моим шансом поступить в желаемый вуз был аттестат с отличием и отлично же сданные экзамены. Неудивительно, что первый и единственный парень, с которым я познакомила маму, был Женя. И теперь вот Олег. Я не могла не сравнивать то знакомство и это, хотя уже на старте было понятно, что Женя проигрывал по всем фронтам. Нет, я, конечно, делала вид, что не заметила его брезгливо поджимавшихся губ, но, боже мой, насколько же ущербной я себя чувствовала! Женя даже есть не стал, нелепо пошутив о том, что ему жалко бедных курочек, которые бродили в загоне. Мамин же с таким удовольствием наминал наш нехитрый ужин, будто его пригласили в мишленовский ресторан. И совсем его как будто не парило, что я выросла в деревне. Он просто воспринимал это как еще один факт обо мне. Факт, который не делал меня ни лучше, ни хуже. Единственное, что можно было интерпретировать с его стороны как подкол – вопрос о том, умею ли я рубить курам бошки.

– А что? – настороженно сощурилась я, как губка напитываясь чувством неполноценности.

– Пытаюсь выяснить, стоит ли мне тебя опасаться.

– Если будет повод, я тебе не голову оторву, – сладко пропела я. – А кое-что другое.

Мама закашлялась, кажется, пряча в кулаке расцветающую на губах улыбку.

– Кто бы мог подумать, что наша Любаша такая ревнивица, – оскалился Мамин. Я опять стушевалась. Черт! Чего это я, и правда.

– А как ты узнал, где меня искать? – спешно сменила тему. В ответ Олежка беспечно пожал плечами:

– У меня есть ключ от твоей квартиры.

– Ты лазил в моих вещах?

Мои слова должны были прозвучать по меньшей мере осуждающе. А на деле – едва ли не восхищенно. Это же надо, какой гад! И не лень же ему было. В голове взвыла сирена. Что если это абьюз? Вот так, без спросу. С другой стороны, у нас, куда ни посмотри – одни крайности. Иногда непонятно даже, не слишком ли мы носимся со всей этой осознанностью. В конце концов, его поведению есть адекватное объяснение. Он просто переживал.

И будто подтверждая это мое открытие, Олег взбеленился:

– А что мне оставалось делать, когда ты свинтила?! Может, с тобой что-то случилось. Откуда мне знать? Больше так не делай.

– Ладно, – я откашлялась, с трудом преодолевая сжавший горло спазм. – Ты тоже.

– Кажется, кто-то пришел. Я отойду.

Голос матери доносился до меня фоном, ведь все мое внимание было сосредоточено на Олеге.