Брак по расчету - Кингсли Фелиция

Открываю дверь, но внутри ни души – только телевизор, включенный на канале МТV, где показывают Ники Минаж во всем ее блеске.

– Джемма? – зову ее я.

– Я здесь!

Черт! Со мной разговаривает шкаф.

На долю секунды я надеялся, что ее поглотил пол.

– Не хочешь выйти? Мы уже настолько опаздываем, что таким темпом придем аккурат к приему следующего года! – Я настойчиво стучу в гардеробную.

– Я еще не готова! Дай мне десять минут, – нахально, как и всегда, просит Джемма.

– Можешь выйти и без всех своих десяти слоев макияжа на лице! Я женился на тебе не ради твоей красоты.

– Знаю. Ты женился на мне ради денег.

– Да, Джемма. Как и ты.

«Ты тоже женился на мне из-за денег» – теперь наша ежедневная мантра. Мы непринужденно бросаем эту фразу в беседах вместо знаков препинания. Не знаю, как это началось, но теперь она стала регулярной. Возможно, это необходимо, чтобы вернуться в реальность и держать дистанцию после всех этих тошнотворных «любимый» и «солнышко», которыми мы вынуждены обмениваться на людях.

Я бы обошелся и без этого, но Джемма настолько меня раздражает, что с ней во мне просыпаются худшие черты. С каждым днем я все больше чувствую себя дистиллированной желчью.

Прислонившись к дверному косяку, оглядываю комнату: все перевернуто вверх дном. Апофеоз хаоса. Неудивительно, что она всегда выглядит, как… как… как будто ее нарисовал Пикассо! Да, когда я ее вижу, я будто смотрю на картину Пикассо: все в беспорядке, сплошные углы и неправильные пропорции. Вот только у Пикассо такой художественный стиль, а у Джеммы, думаю, получается случайно: эта кричащая одежда, либо слишком провокационная, либо не подходящая к случаю, эти волосы непонятного цвета, чрезмерный макияж. Я, правда, не понимаю, зачем она часами напролет ухудшает свою внешность.

– Джемма, я тут состарюсь, тебя дожидаясь!

– Вряд ли, – с сарказмом отвечает она. – Еще больше не получится.

Эшфорд, спокойно. Ты должен сохранять спокойствие. Нет.

– Знаешь, что я скажу? Что пойду один! – объявляю я и собираюсь выйти из комнаты.

– Стой, я готова! – говорит она, выходя. – Пошли.

Я приостанавливаюсь и озадаченно смотрю на нее:

– Ты пойдешь так?

Она собрала волосы в высоченный хвост, и ее крашеные светлые, переходящие в ярко-розовые пряди выглядят еще более фосфоресцирующими, чем обычно. Проклятый неоновый цвет. Платье, которое я заказал ей из ателье, так и валяется позабытое в коробке, на ней же ярко-фиолетовый наряд с глубоким декольте и короткий, так что бо́льшая часть ног тоже открыта. Не говоря уже о чудовищно-безвкусной бижутерии, которую она откопала на худших барахолках Лондона.

– Тебе что-то не нравится? – вызывающе уточняет Джемма, качнув головой так, что волосы мотнулись в одну сторону, а большие сережки-кольца в другую. Как же она меня раздражает.

– А ты сама что скажешь? – автоматически приподняв бровь, интересуюсь я.

– Скажу, что пойду так.

– Я же отправил тебе идеальное платье для приема! – восклицаю я, терпение уже находится на грани.

– Видела, но предпочитаю это. Не беспокойся, у меня еще будет возможность надеть то.

– Например?

– Например, на похороны, – с самым естественным видом отвечает она.

Я не слишком бережно хватаю ее за запястье, накручиваю на шею шелковый платок, прикрывая часть декольте, и тащу в коридор.

– Идем. А то проспорим всю ночь. Я знаю, ты это можешь, поэтому лучше закончим сейчас!

Она не отвечает, только раздраженно пыхтит до самого конца пути.

Когда гости собираются у подножия лестницы, мы слышим голос моей матери:

– И вот, после долгого ожидания, встречайте моего сына Эшфорда, герцога Берлингема!

Ланс, стоящий позади, довольно однозначно кашляет.

– И его жену, очаровательную Джемму, – сухо добавляет мама, на этот раз гораздо тише и раздраженнее.

Гости у входа замирают в тишине, и не думаю, что от восхищения – скорее, от замешательства.

Я знаю, что́ все они думают: этот вечер должен был состояться не после, а до свадьбы, для объявления о помолвке. Будущую герцогиню следует представлять задолго до события, в элегантном платье, сшитом на заказ. Все ожидали увидеть рядом со мной другую женщину, но стоит там Джемма, нравится им это или нет.

Она здесь, и они обязаны относиться к ней со всем уважением, так как любое оскорбление по отношению к ней будет оскорблением и по отношению ко мне.

Я мельком смотрю на нее и замечаю, что она уже ведет себя по-другому. Это уже не тот флегматичный и ленивый вид, как раньше в коридоре. Она напряжена, глаза широко распахнуты, а ладонь со всей силы сжимает мою.

В холле полно народу, и все взгляды направлены на нее.

– Ты сломаешь мне руку, – шепчу я.

– Что, черт побери, это за толпа? Мы на параде? – тихонько бормочет Джемма.

– Не преувеличивай, мама пригласила лишь немногих близких знакомых, неформальный вечер только для своих.

Да, человек сорок наберется, но на официальных приемах спокойно может быть и сто, и сто пятьдесят приглашенных. Не то чтобы мне это нравилось. Мама пригласила всех своих древних развалин, и самая младшая из них, Сесилия Фэнсворт, жена лорда Фэнсворта, судя по багровеющим щекам, как раз вступила в менопаузу.

Также пришли Давенпорты, Портеры (хотя Антонию можно назвать королевой слухов, и я не понимаю, зачем мама ее пригласила… Видимо, из чистого мазохизма), Норфолки, лорд Бальфур со своей третьей женой и – внимание, фанфары! – герцог Маутморский и Уильямширский, его королевское высочество лорд Седрик Невилл.

Моя мать пытается впечатлить лорда Невилла целую вечность. Он дальний родственник правящей королевской семьи, а в голове матери это достаточно близкая связь с королевой. Следовательно, она приглашает бедного Невилла на каждое мероприятие, а он с той же неизменной регулярностью эти приглашения отклоняет. То, что сегодня он пришел, выводит меня из равновесия. А рядом с ним сгорает от нетерпения его жена, леди Летиция, которая, если это вообще возможно, еще бо́льшая сплетница, чем леди Антония. Теперь мне вполне ясно, почему он здесь и, судя по выражению его лица, не особенно этому рад: моя свадьба – главный скандал сезона, и каждый хочет своими глазами увидеть, да и унести кусочек истории домой, на память, почти как туристы, разбирающие Берлинскую стену на камушки.

Знаю, вам эти имена ничего не скажут, но с самого моего рождения эти люди, хочу я того или нет, являются частью моей жизни, и эта константа лишний раз напоминает мне о порочном круге, в котором я заперт без шанса на побег.

Все было бы более сносно, будь здесь Харринг, но он уже летит со своей командой на следующий этап «Формулы‐1».

Мы спускаемся по лестнице, и моя мать вцепляется в Джемму как стервятник, надеясь таким образом удержать ее под контролем, а леди Антония тем временем хватает меня за правую руку под предлогом сопроводить в зал.

– Итак, самый желанный холостяк королевства устроил нам сюрприз? Знаешь, было много ставок на то, когда же ты решишь жениться.

– Это меня не удивляет, леди Антония. Насколько я помню, вы превращаетесь в заядлого букмекера, стоит только случиться событию, достойному ставок.

– Никто не выиграл. – В ее тоне я различаю затаенное разочарование.

– Банк всегда выигрывает, – уклончиво замечаю я.

– И тебе неинтересно, кто был главной претенденткой? – Голос ее становится все более визгливым.

– Удивите меня. – Готов поставить свою почку, что имя начинается на «П».

– Порция.

– В самом деле? – Уловит она мой сарказм или нет?

– Все поставили на нее.

– В таком случае никто не сорвал куш.

– И тем не менее все были уверены, что к концу этого сезона ты поведешь ее к алтарю. Я сама…

Я провожаю ее до места за столом и помогаю сесть.

– Леди Антония, приятно было пообщаться, но, если позволите, я пойду поищу свою жену, боюсь, моя мать ее монополизировала, – перебиваю ее я и отхожу. – Знаете, она ее обожает! – Не могу удержаться.