Греховная страсть - Хэссинджер Эми

Когда припадок прекратился, она заметила, что вокруг нее собралась небольшая толпа.

— Это она с ним? — спросил один человек.

— Она — его жена, — ответила какая-то старуха.

— Не говори глупостей, — сказал еще кто-то, — как может такой демон быть его женой?

— Если бы она была его женой, он бы, наверное, уже давно вылечил ее.

Мириам с трудом встала на ноги и убежала в поле, подальше от взглядов и обвиняющих голосов. Она добежала до большого валуна и спряталась в тени от толпы. Она пробудет здесь до темноты. Когда все эти люди разойдутся.

Она видела, как несколько человек развели костер и собрались вокруг него, но она не хотела присоединяться к ним, потому что знала, что они стыдятся ее. Она хотела быть возле Иешуа. Она хотела, чтобы он излечил ее, но ей было страшно. Она жила, одержимая бесами, всю свою жизнь. Как же она станет жить без них?

И все же ей хотелось быть с ним рядом, заботиться о нем. Она хотела касаться рукой его запавших щек, водить пальцем по его запекшимся от жажды губам, класть голову ему на плечо, чувствовать его дыхание. Она хотела ощущать прикосновение его жестких пальцев к своей коже, как он касается ее плеч и спины, как он ощупывает ее живот, ноги. Ей хотелось, чтобы он превратил ее в нечто целое. Ей хотелось, чтобы он обнимал ее, потому что чувствовала, что без его рук она рассыплется на части, а ее душа всплывет вверх, как масло на воде, и испарится в этом сухом и неприветливом мире.

— Иешуа! — крикнула она. — Иешуа!

Она выкрикивала его имя снова и снова, пока не услышала звук шагов, приближавшихся к ней. Она протянула руки вверх, ожидая, что он обнимет ее, но это был Кефа.

— Его здесь нет, — сказал он. — Ты не можешь замолчать?

— Где он? — спросила она.

— Он ушел, чтобы молиться. — В руках у Кефы был факел, он поднес его к лицу Мириам. Она заморгала и отпрянула назад. — Почему ты не моешься? Ты такая грязная и мерзкая.

Она зашипела на него, как змея. После того как он ушел, Мириам уснула.

Несколько часов спустя она проснулась. Ей показалось, что что-то изменилось вокруг, как будто бы ветер перестал дуть и стих. Она села и приложила руки к камню, который все еще был теплым от нагревшего его за день солнца. Ее пальцы нащупали что-то твердое и мягкое — кожу. Испугавшись, она отдернула руки.

— Это я, Мириам, — сказал он. Он сидел с ногами на камне, и то, на что наткнулась рука Мириам, была его нога в сандалии. Он спрыгнул на землю. — Я не хотел будить тебя.

Она встала:

— Я хотела сказать спасибо.

— Зачем ты звала меня?

— Ты слышал? — спросила она.

— Я был не очень далеко.

Она не знала, что ответить. Он стоял прямо перед ней, она чувствовала его дыхание. Его плечи расправились, и она представила себе, как он обнимает ее и прижимает к себе, как его твердые пальцы гладят ее по спине. Мириам хотела, чтобы он сказал, какая она необыкновенная, чтобы он громко вслух произнес, что любит ее больше, чем других. Но как могла она просить его сказать такое? Его глаза, большие, темные, с тяжелыми веками, напомнили ей глаза, что она видела у людей в толпе. Ей было понятно, что ее мечты о нем были такими же безнадежными и невысказанными, как и мечты и желания многих других. Она была всего лишь одной из птиц, которые клевали крошки у его ног. Она отвернулась и убежала в темноту.

— Мириам! — позвал он и последовал за ней. Она побежала быстрее, чувствуя, как ремешки ее сандалий врезаются в кожу на ногах.

— Не убегай, Мириам! — кричал он. — Ты всегда убегаешь!

Она почувствовала движение воздуха возле своего локтя, когда он попытался схватить ее за руку, но она вырвалась и побежала дальше. Колодец был далеко впереди, она проделала этот путь столько раз за прошедший день, что смогла бы найти его даже в темноте. Это будет долгое падение, и вода будет холодной и черной, но не чернее этой ночи.

Она добежала до колодца и ухватилась за камень рукой, затем перебросила одну ногу через край колодца. Из глубины поднялся холодный ветер, она колебалась какое-то мгновение, словно почувствовав леденящий холод воды. В этот момент он схватил ее за талию обеими руками и оттащил от края колодца, поцарапав ей ногу о камень. Он швырнул ее на землю и встал рядом, тяжело дыша.

Она свернулась в клубочек.

— Встань! — велел он.

Она не двигалась.

Он прикрикнул:

— Встань, Мириам! — Он схватил ее в охапку и поставил на ноги, но она снова упала на колени, зарывшись лицом в грязь и прикрывая голову руками. Он может ударить ее, если захочет; она больше никогда не станет смотреть ему прямо в глаза.

— Мириам! — снова с мольбой выкрикнул он. Потом она почувствовала, как он опустился рядом с ней на колени, накрыл ее руку своей. Он прошептал, все еще не отдышавшись от быстрого бега:

— Разве ты не знаешь, Мириам? Разве ты не знаешь, как ты нужна мне?

Она заплакала, ее слезы падали на пыльную землю. Он взял ее за локоть и осторожно поднял, ее лицо оказалось прямо перед его лицом. Он пригладил ее волосы, стряхнул пыль с ее щек, взял ее за подбородок и поцеловал в губы. Его губы были сухими. Она не открывала глаза, ей хотелось только чувствовать, но не видеть. Мириам ощущала тепло его дыхания. Потом все куда-то исчезло. Она открыла глаза. Он стоял на коленях в пыли прямо перед ней, вытянув руки вперед, с повернутыми вверх ладонями, как будто бы хотел, чтобы она положила в них подарок.

— Позволь мне излечить тебя, Мириам, — сказал он. — Ты нужна мне. Дай мне вылечить тебя.

— О, учитель, — сказала она. Она опустила голову вниз и скрестила руки на груди, как это делали другие.

И пока все семь бесов покидали ее один за другим, вопя, как вздорные чайки, сотрясая ее тело конвульсиями, он держал ее в объятиях. Когда же и последний ушел, заставив ее испытать мучительные боли, вокруг воцарилась тишина. Был слышен только стрекот цикад и биение его сердца, так близко, как будто бы биение звучало у нее в голове. Он поднял ее и понес через поле, назад к огню, где уложил на постель из трав. Он накрыл ее плащом и сидел рядом, положив руку ей на голову, согревая ее до тех пор, пока она не уснула.

Глава VI

Однажды ранним весенним утром, перед мессой, когда я подметала пол в церкви, прямо позади меня появился месье Лебадо.

— Извини меня, Мари, но я хочу что-то тебе показать.

Я последовала за ним к лестнице, ведущей на колокольню. Он указал на старую дубовую балюстраду, которая прежде была своеобразным фризом, украшавшим свод церкви. Она валялась у подножия лестницы, а вокруг нее куски штукатурки.

— Я пришел звонить в колокол, — говорил месье Лебадо, — и наткнулся на все это. Ведь балюстраде сотни лет. Она стояла тут с момента постройки церкви. У этих парней из Люмокса нет причины сносить ее.

Я наклонилась к балюстраде, чтобы ее поднять, и заметила странный блеск внутри. С одного края был отбит кусок, он лежал недалеко на полу. Наверное, при падение он откололся, обнаружив внутри балюстрады отверстие, в котором что-то блестело.

Я выпрямилась, постояла перед ним, но так, чтобы месье Лебадо не заметил обнаруженного мною отверстия:

— Да, вы правы. Я замолвлю словечко святому отцу.

— Какое несчастье, — проворчал он и отправился на колокольню.

Когда он исчез из виду, я запустила руку в отверстие и достала маленький серебряный флакончик, закупоренный пробкой с выгравированными вензелями А. В. Я поднесла флакон к носу, надеясь почувствовать какой-нибудь запах, но вдохнула лишь пыль. Тогда я попробовала открыть крышку, я сильно схватила ее пальцами и стала тянуть — не поддалась. Еще раз. Еще раз. Получилось.

Колокол прозвенел несколько раз, пять или шесть. Одной из своих шпилек я попробовала достать что-то из узкого горлышка флакона. Сначала сыпался лишь мусор, за ним выскочила бумажка, скрученная в тонкую трубочку.