Греховная страсть - Хэссинджер Эми

Я не вернулась ни на следующий день, ни в какой другой. Я заняла сама себя тем, что помогала моей матери готовиться к встрече Беранже. Я никому ничего не сказала о Жераре, а мама ничего и не спрашивала о том, почему он перестал приходить к нам. Я подумала, что теперь его «чувства» явно иссякли. Он же, перестав со мной общаться, поступил довольно гнусно, распустив слух, что якобы он потерял ко мне интерес, потому что я холодная и бесчувственная, что только хорошо выгляжу, а больше во мне ничего и нет. А я скучала по библиотеке мадам, по моим вечерам чтения, по пирогам мадам Сью, по самой мадам Лапорт и по той жизни, которую разрушила сама, своими руками. Но я не могла простить ее за то, что она сделала. Это по ее вине Беранже отправили так далеко от меня, так надолго, и этот факт перекрыл все положительное, что было связано с именем мадам Лапорт.

Итак, я готовилась к возвращению Беранже.

Он вернулся июльским вечером, почти что через год с того дня, как вынужден был уехать. Был очень теплый и ясный день. Мы все встречали его около дома, который выделили ему власти, мэр даже произнес речь, а мой отец был горд тем, что затеял все то, что помогло нам вернуть Беранже назад. Беранже пришел в восторг, когда увидел, как мы устроили все в его доме. Он крепко обнял моего отца:

— Это все ваша идея, я знаю, Эдуард, так ведь?! Спасибо! Теперь я буду снова рядом с вами.

Отец рассмеялся.

— Я на это надеялся, — ответил он.

Булочник, месье Флитч испек огромный торт, апельсиновый с шоколадом. Теперь, когда все приветствия и рукопожатия были закончены, мы начали есть торт и пить чай в честь возвращения Беранже.

Беранже, не переставая, рассказывал нам о своей жизни в Нарбонне.

— Я столько времени провел с несносными мальчишками! И вы не представляете, что этот город весь пропах тухлой рыбой. Каждый день я только и мечтал о том, чтобы вернуться сюда, в эту прекрасную деревню.

— Ну, так давай, — подтрунил над ним мой отец, — наставь нас на путь истинный. Хочешь, чтобы у тебя снова было столько друзей, сколько нас тут? Сможешь хранить все наши секреты?

Беранже засмеялся:

— А вы действительно готовы доверить мне все самое сокровенное?

Тут в разговор вступила старая мадам Лиль:

— Святой отец, расскажите лучше, какие заведения вы посещали в Нарбонне.

— О, ну я ходил в разные салоны.

— И вы даже были в салоне мадам Лебадо?

— О, она очень красивая леди. Очень образованная и интеллигентная.

— И почему вы решили туда сходить, святой отец?

— Вы хотите узнать?

В таком русле разговор продолжался очень долго. Перебивая друг друга, люди задавали ему вопросы, желая узнать как можно больше. Он всем все подробно рассказывал и отвечал на все вопросы. И вот, спустя какое-то время, когда любопытство слегка поиссякло, Беранже вдруг сказал:

— Ну ладно. У меня есть для вас сюрприз. Хотел сообщить вам на воскресной мессе, но не могу удержаться. У нас появилась возможность получить подарок от человека, который очень интересуется нашей деревней. Подарок этот, конечно же, денежный. Сумма достаточная для того, чтобы отремонтировать церковь. Пожалуйста, пусть каждый выскажется, что, по вашему мнению, тут надо изменить, отремонтировать, привести в порядок.

Послышался гомон и шепот. Все обсуждали услышанное. Мой отец спросил:

— Так откуда деньги?

— Тот, кто их решил подарить, пожелал остаться неизвестным.

Опять перешептывание.

— Так вы будете мне помогать?

Стояла гробовая тишина. Вдруг кто-то пропел «Аллилуйя», и несколько человек его поддержали. На лицах появились улыбки, было видно, что Беранже остался доволен тем, как люди прореагировали на его слова.

Мне трудно описать словами, что я испытывала, когда Беранже вернулся. Я постоянно искала случая, чтобы остаться с ним наедине. Я приходила к нему на мессу, на исповедь, но даже это не давало мне возможности почувствовать, что мы одни. Постоянно кто-то вмешивался, перебивал, искал и требовал его внимания еще более настойчиво, чем я. Он никому не мог отказать в общении, и мне казалось даже, что он нарочно избегал случая остаться со мной наедине.

Время текло незаметно. За всеми моими домашними делами, за всеми моими ежедневными обязанностями я и не замечала, с какой скоростью оно пролетало. А я по-прежнему искала встречи с Беранже, только теперь я стала себя уговаривать, что делаю это лишь для того, чтобы «просто поговорить».

Я наблюдала за тем, как постепенно приходит в порядок наша церковь. Как ремонтируют крышу, как меняется убранство внутри, какое внимание уделяется реставрации алтаря и как радостно и оживленно жители нашей деревни помогают Беранже во всех его начинаниях. Как радовался он сам тому, что люди так охотно откликнулись и приняли участие в таком непростом деле.

Конечно, ремонтом занимались не только жители. Беранже нанял строителей-кровельщиков из Люмокса, для того чтобы они отремонтировали и покрасили крышу. Старый месье Бадо все сокрушался, как может Беранже так расточительно тратить деньги, пусть и просто подаренные, на таких дорогих рабочих, как эти, из Люмокса. Беранже лишь пожимал плечами и отвечал:

— Это обитель Божья. Тут считаться не стоит.

Я помогала во всем, где только можно, даже убирала легкий строительный мусор. Но, что бы я ни делала, я все время поглядывала на Беранже. Участвуя во всем происходящем, я ощущала себя единым целым с ним. Иногда я думала: неужели есть еще кто-нибудь, кто, помогая, вкладывает всю свою душу так, как я!

Несмотря на то что Беранже почти каждый день, как и прежде, обедал и ужинал у нас, моя мать взяла на себя обязанности по его дому. Я и там помогала ей. Я старалась проводить как можно больше времени в атмосфере, которая так или иначе имела хоть какое-то отношение к нему.

Я все еще не до конца верила в то, что просвирка в вине — это тело и кровь Христа. Я много спорила на эту тему, так как прочитала достаточно литературы у мадам Лапорт, в которой утверждалось, что это не так. Чем больше я узнавала о вере вообще, тем меньше становилась моя собственная.

Но Беранже ничего не замечал. Он был доволен моей внимательностью на мессах и хвалил меня за это. Он просил меня собирать для него чертополох, и я ему не перечила, а делала это с удовольствием. Это же было для него!

Я перепробовала все возможные методы застать Беранже хоть где-то одного, но все было напрасно. Единственное, что у меня было, — это возможность находиться рядом с ним, в кругу других людей, и вдыхать один с ним воздух. У меня было, казалось, несбыточное желание подержать его за руку, погладить по волосам. К счастью, у меня хватало сил не делать всего этого. Я старательно сдерживалась, хотя и продолжала уверять себя, что я ищу встречи с ним только для того, чтобы поговорить.

Наконец-то ремонт церкви был закончен. Был положен пол и заменены скамейки. Теперь можно было заниматься убранством внутри. И люди, у которых возникали какие-то идеи, советовались сначала с мамой или со мной. Они рассуждали так, что если это понравится нам с мамой (ведь мы были к нему ближе всех), то можно отправляться с этим предложением уже прямиком к нему.

Иногда жители деревни забавляли Беранже наивными, почти детскими вопросами:

— Как вы думаете, святой отец, стало лучше с хорошей крышей?

Тогда Беранже смеялся и шутил в ответ:

— А как вы думаете, может, лучше стоять под открытым небом и слушать мессу под проливным дождем, ветром или снегом?

В то непонятное и неупорядоченное время я сделала наше первое открытие.

Ночь, когда он наконец излечил ее, была безлунной. Он провел целый день в молитвах под немилосердно палящим солнцем. Она ходила к ближайшему колодцу семнадцать раз, чтобы принести ему воды, и всякий раз возвращалась с пустым ведром, потому что люди, толпой окружавшие его, останавливали ее и выпивали всю воду. В последний раз она упала на землю и в отчаянии разрыдалась. Она ненавидела толпу, толпа была жестокой, грязной, оборванной. Так много людей — калек, уродов, больных. Дети с распухшими животами и деревяшками вместо ног. И кругом — глаза, огромные глаза, молящие о помощи, похожие на глаза коз, предназначенных для жертвоприношения. Разве можно помочь им всем? Мириам плакала, пока ее рыдания не перешли в истерический смех, она стала кататься по земле.