Айрис Джоансен - Стук ее сердца
– Знаю, ты не хотела здесь. Это твой мир, и ты не хотела, чтобы в нем был я. Не хотела… помнить меня здесь. Ты вообще не хотела меня помнить. Да?
С каждым толчком он вновь и вновь заполнял ее всю, так что не оставалось места даже для воздуха. Она вцепилась ему в плечи.
– Нет… Ты же говорил…
– Я много чего говорил, – прохрипел он, нависая над ней – разгоряченное лицо, сумасшедшие глаза, желваки на скулах. – Но сейчас я думаю только об одном. Я хочу только одного. Чтобы ты помнила. Я не дам тебе забыть меня. Каждый раз, входя в эту комнату, ты будешь вспоминать меня… вспоминать то, что я делал здесь с тобой. – Он вдруг соскользнул со стола, прихватив с собой Еву.
Она инстинктивно обвила его ногами.
Он понес ее к дивану – медленно, с остановками, не выходя из нее, вонзаясь снова и снова.
Затем они оказались на диване.
– Знаешь, сколько раз я представлял себе, как овладею тобой здесь? – прошептал он. – Тебе нравилось в лесу, потому что там нейтральная территория и там я даю все, что тебе нужно. Но к концу я уже не хотел этой нейтральности. Я хотел этого здесь. – Ритм его движений нарастал, и Ева не успевала за ним. – Потому что… я не хочу… чтобы ты меня… забыла. Не хочу.
Жар. Голод. Безумие.
Ей было мало. Она хотела еще и еще… и еще…
Этого бешеного ритма. Этого испепеляющего огня. Этого сумасшествия.
Она вертелась, выгибалась, впивалась ему в спину ногтями, снова и снова вбирая его в себя и жаждая большего.
А потом, переполненная, не удержалась и выплеснула себя в крике.
Джон не остановился.
– Так… так… да… – хрипел он. – Еще, Ева… еще… ты можешь… можешь… – Он обжег ее диким, безумным взглядом. – Еще… Я хочу, чтобы ты… не могу… – Он закусил губу, сдерживая стон, откинул голову… – Ева!..
И упал на нее.
Но она хотела еще и не желала останавливаться. Обхватив его руками, она изо всех сил прижалась к нему и попыталась перевести дыхание.
Джон поднял голову и поцеловал ее в губы.
– Ты прекрасна…
– Ты всегда это говоришь, но я не…
– Ты прекрасна. Как пламя. – Он опустился ниже, к груди. – Когда я с тобой, меня как будто окутывает огонь. Там, в аэропорту, я все время думал о тебе, а потом понял, что если не увижу тебя еще раз, то сойду с ума.
– Ты и сошел с ума. – Да и она сама тоже. Стоило ему появиться на пороге, как она распахнула объятия. И это еще слабо сказано. Все рассуждения о том, как это хорошо, что они расстались, были позабыты при первом же его прикосновении. И то, от чего она предостерегала себя, оказалось правдой. – Если не поторопишься, пропустишь и второй рейс. Уже за полночь.
– Не пропущу. – Джон провел языком по ее нижней губе. – Хорошо бы остаться, но… что требовалось, сделано. – Он поднялся. – Приму душ. Оставайся здесь. Хочу увидеть тебя такой, когда выйду.
Даже при большом желании Ева едва ли смогла бы пошевелиться. Силы оставили ее. Опустошенная, она лежала, словно в полусонном блаженстве. Джон сказал, что уходит. Вставать не надо. Не надо ни думать, ни тревожиться. Все было так же, как и в их прошлую встречу, в мотеле. История закончилась, а случившееся сейчас стало лишь неожиданным бурным эпилогом.
Из ванной доносился шум воды. Джон скоро уйдет. И боль, что рвет ее изнутри, – это только часть того смятения, что выросло в последнее время из их близости. Все будет хорошо. Боль уляжется, когда его не будет рядом.
Джон вышел из ванной через десять минут. Посмотрел на нее. Улыбнулся.
– Хорошо. Послушная девочка. Признаться, вовсе не был уверен, что ты сделаешь так, как я сказал. Хотя бы из чувства противоречия.
– Не хотелось шевелиться. – Их взгляды встретились. – К тому же ты уходишь. Почему бы и не угодить в последний раз?
– Верно. – Он подошел к дивану, опустился на колени и положил ладонь ей на живот. – Я ведь тоже тебе угодил, да? Ну не чудо ли? Я ведь ни о чем другом не думал, как только о том, чтобы взять тебя поскорее. – Палец покружил у пупка. – Повезло. Ты могла запросто меня выставить.
– Ты знал, что не выставлю. И хотел, чтобы это случилось здесь. Логика есть, что бы ты там ни говорил.
Джон помолчал.
– Никакой логики. Безумие и инстинкт. – Он наклонился и поцеловал ее в грудь. – Надо убираться, а то как бы все не повторилось сначала. Пропустить еще один самолет мне никак нельзя. – Он легонько сжал губами мочку ее уха. – Я должен выполнить данное дяде Теду обещание. Не хочу упустить свой шанс.
– Это было бы ошибкой.
– А это значит, что я, возможно, не скоро смогу сюда вернуться. Ты ведь не захочешь ко мне приезжать?
– Нет.
– Но я вернусь, Ева. – Джон поднял ее с дивана и на секунду прижался щекой к ее животу. Щека была колючая и шершавая. – И ты будешь помнить меня. Скажи, что будешь.
– Тебя трудно забыть.
– Нет, этого мало. – Он посмотрел ей в глаза – пристально, требовательно. – Скажи. Ты будешь помнить все, что мы делали, когда были вместе. Сколько бы ни прошло времени. Ты не забудешь меня.
Она не смогла отвести глаз. Он подавлял ее волю, гипнотизировал, обволакивал, связывал по рукам и ногам.
– Скажи, – мягко и едва слышно повторил Джон. – Ты же знаешь, что это правда. Ты – часть меня. Ты всегда будешь со мной. Ты будешь помнить.
Что она могла сделать? Как бы ни переплетались или расходились их дорожки, во многих отношениях он был первым, и сила его личности ошеломляла и восхищала ее. Даже сейчас, в миг расставания, Ева не могла представить, как будет жить без него дни, месяцы и годы.
– Я буду помнить тебя, – прошептала она.
– Ну, и совсем не больно, да? – Джон ослепительно улыбнулся, стиснул ее в объятиях и поцеловал. – Больно будет только ждать. – Он бережно опустил ее на диван и выпрямился. – И я постараюсь сократить это ожидание как только сумею.
– Я не буду тебя ждать. Это ловушка. Пройдет немного времени, и ты сам поймешь, что не хочешь ждать меня.
– Я и не думал об этом. Но кое-что меняется. Поживем – увидим. У меня ни с кем не было так, как с тобой. Не уверен, что с кем-то еще будет. Хочу схватить тебя, держать и не отпускать. – Он открыл дверь. – Такая уж у меня натура. Прощай, Ева.
– Прощай, Джон.
Он остановился на секунду в дверном проеме. Точно так же, как в дверях кабины лифта в их первый вечер. Такой же, как тогда. И одновременно другой. Крепкие, обтянутые джинсами бедра, то же лицо, грубоватое, жесткое, но прекрасное в своей чувственности. Только теперь Ева знала и это тело, и это лицо. Знала по тысяче поз и выражений. Знала его твердость и прямоту, притягательность и горечь, о которой он так редко говорил. Знала силу и энергию его страсти, способной вспыхивать, как молния.
