Салли Боумен - Темный ангел
Я поступила так, как и собиралась: оставила портье предварительно написанное послание доктору Джерарду. Пробило десять, когда я добралась до Винтеркомба. Векстон ушел спать. Он оставил мне записку. В ней говорилось: «Звонила твоя крестная. Номера она не оставила. Послания тоже. Сказала, что перезвонит».
Какое-то время я смотрела на эту записку. Огонь в камине затухал. Я подбросила еще несколько поленьев и не сводила с них глаз, пока пламя не охватило их. До сегодняшнего дня Констанца была далека от моих мыслей, и не ее звонка я ждала этим вечером.
Я устроилась у огня, поставив телефон рядом на столик. Я почти забыла о Констанце. Я молила телефон, чтобы он наконец зазвонил. Я пыталась прикинуть, сколько может длиться прием, в какое время Френк Джерард получит мою записку. В десять? Одиннадцать? И, получив ее, позвонит ли сразу, или на следующий день, или вообще не позвонит? Прошел час. Каждой из этих молчаливых минут я искала и находила объяснения и оправдания: прием продолжается, портье забыл передать, записка передана, но пока осталась непрочитанной.
В половине двенадцатого пришли другие причины для объяснения молчания – и не столь уж невинные. В это время особенно разыгрывается воображение. Я поняла, насколько глупо по прошествии такого времени предполагать, что Френк думал обо мне так же, как я думала о нем.
И, наконец, в одну минуту после полуночи телефон зазвонил. У меня замерло сердце. Сорвав трубку, несколько секунд я слышала только молчание. Когда наконец прорезался голос, он был искажен расстоянием: сначала он звучал четко и ясно, а потом стал уплывать.
– Виктория, – сказала Констанца.
Разочарование мое было предельно острым: я не могла вымолвить ни слова. Снова наступило молчание, перемежаемое вздохами на другой стороне, и снова она заговорила:
– Ты прочитала то, что я тебе подарила?
– Кое-что. Не все. Констанца, где ты?
– Я звоню… с вокзала.
– Констанца…
– Ты начала с самого начала? И еще не добралась до конца?
– Нет…
– Я знала, что у тебя не получится. Как тебе понравились цветы, что я оставила у Берти?
– Констанца…
– До чего все грустно! Они уж никогда не вернутся, ты понимаешь? Они остались лишь пятнышком на картине жизни. То ли фокус был неправильно взят, может, кто-то дернулся в неподходящий момент, и все расплывается. Ты разрешила загадку убийства? Ты поняла, кто был жертвой и кто убил? Я должна бежать…
– Подожди…
– Не могу, дорогая. Со мной тут кое-кто. Он уже зовет меня. Боюсь, он теряет терпение. Ты же знаешь, каковы эти мужчины! Лучше не заставлять их ждать. Просто я хотела убедиться, что мой подарок попал по назначению. Прощай, дорогая. Люблю и благословляю.
Она повесила трубку. Теперь я слышала только гул на линии. Во мне еще звучал голос Констанцы: даже через временной провал в восемь лет он сохранял свое влияние на меня.
Я до сих пор не уверена, только ли Констанца заставила меня в последний раз вернуться в прошлое. Думаю, что частично она, частично человек, которого я любила, частью то, что сидеть и ждать становилось невыносимо.
Я хотела действовать, вместо этого я принялась читать. Я открыла ящик стола и снова вытащила дневники Констанцы. Я положила их на письменный стол моей матери. Какое-то время я просто смотрела на них. Я боялась этих невозмутимых черных обложек.
Я обманула Констанцу. Я вытащила самый последний блокнот из их стопки. У меня не было желания читать о предполагаемом убийстве или углубляться в давнюю семейную историю. Я хотела забежать вперед. Я хотела понять загадку пропавших писем, точку зрения Констанцы на те мои возможности, которые я упустила. Я открыла нижний блокнот на первой же странице. И прочитала: «Я решила, что этому браку необходимо положить конец».
На мгновение мне показалось, что я с первой же попытки наткнулась на нужное место. Затем я увидела дату: декабрь 1930 года. Почерк был неровным. Я стала лихорадочно перелистывать страницы, пока не дошла до последней даты: январь 1931 года. Дальше шли чистые листы. Я отшвырнула блокнот. Я стала рыться в других – один, второй. Я была вне себя от растерянности. В конце концов, все поняв, я снова сложила их в порядке. Я убедилась, что Констанце и на сей раз удалось меня обмануть: слишком быстро кончилось ее повествование. Едва только я углубилась в него, она бросила писать.
И тут я разозлилась. Если мне не доведется услышать голос Френка Джерарда, я хотела хотя бы видеть его имя. Вместо этого последний блокнот Констанцы имел отношение лишь к моим крестинам.
На мгновение я испытала ненависть к этим дневникам. Мне захотелось швырнуть их, все до одного, в огонь и смотреть, как они горят. Я почти была готова это сделать, но тут остановилась. Последний блокнот я по-прежнему держала в руках. Он был открыт на последних страницах.
И на них я прочитала то, что поразило меня до глубины души.
Я тупо смотрела на последовательность слов. Они сливались в предложения, те выстраивались в абзацы, части текста несли в себе смысл. Здесь, на этих страницах, таилось разрешение загадки и объяснение моего прошлого.
Тогда я прочитала последний кусок дневника, самый короткий. В нем было не так много страниц. Когда я кончила, то поняла, почему Констанца сделала мне такой подарок. Я поняла, почему было вскрыто письмо.
Наконец все части загадки послушно легли на место. Я поняла, что случилось в 1930 году на моих крестинах, поняла, что происходило за двадцать лет до этого, в 1910 году. Смерть и рождение: теперь все нашло свое объяснение. Теперь наконец передо мной было имя жертвы, личность убийцы, сущность преступления.
В ходе предыдущего чтения я не уловила нескольких намеков. В некотором смысле я была введена в заблуждение: в других случаях я добровольно закрывала глаза. Констанца поймала меня на крючок, но, завершая чтение, я понимала: я позволила себе попасться в последний раз.
Часть девятая
ПОСЛЕДНИЙ АБЗАЦ
1
Нью-Йорк, 18 декабря 1930 года.
Я решила, что этому браку необходимо положить конец.
Сегодня Окленд обрел своего ребенка. Когда пришла телеграмма, от ее текста у меня стало зудеть все тело. Я не хочу, чтобы нас и дальше разделяло такое расстояние. Атлантика слишком широка. Окленд, я хочу, чтобы ты стал ближе. Окленд, я решила явиться и потребовать тебя.
Думаю, Монтегю все знает. Он превратился в грозовую тучу, когда я сказала, что должна ехать в Англию. Ему не запудрить мозги разговорами о крестинах. Я надеялась, что он запретит ехать, но он настолько невозмутим, что даже не обращает внимания на моих любовников. Это разочаровывает. Видишь ли, он помнит нашу с ним сделку. Посмотрим, что сделает мой муж, если я нарушу договор. Обычный любовник – это одно: ты же совсем другое дело. Монтегю все знает: он убежден, что это ты убил моего отца.
