Иветта Корпорон - О чем шепчут кипарисы
– Да, за бабушку, – согласилась Дафна, удивленная тем, что в чем-то она готова была согласиться с этим мужчиной.
– Другой такой женщины не найти, – он покачал головой из стороны в сторону и добавил, допивая четвертую бутылку пива за вечер: – И такой, как она, уже никогда не будет.
– Дафна, я никогда не спрашивала тебя об этом… – заговорила Попи и поднесла бокал к губам. – Почему ты назвала Эви именем бабушки, а не твоей матери Ангелики? – очень красивое имя, и мы традиционно называем дочерей в честь их бабушек, а не прабабушек. Ведь и тебя, Дафна, назвали в честь твоей бабушки, мамы твоего отца.
Янни смотрел на Дафну, ожидая ответа.
– Даже не знаю. Я думала сделать так, как у нас принято, но мне хотелось порадовать бабушку, показать ей, как много она для меня значит. Она ведь стала мне второй матерью… – Дафна вздрогнула, вспомнив об убитой грабителем маме. – Ее отняли у нас с Эви так рано, малышка тогда только начинала ходить.
– Есть много способов сделать человеку приятное, – сказал Янни, снова наполняя свой бокал пивом. – И я, например, не вижу особой радости в том, чтобы назвать ребенка именем бабушки, которая находится так далеко и день и ночь мечтает о том, чтобы увидеть внучку. На мой взгляд, это не радость, а мучение!
– Что ты сказал? – Дафна резко развернулась, чтобы взглянуть ему в лицо.
Попи выпрямилась на стуле, почувствовав, что обстановка накаляется.
– Что ты, черт возьми, имел в виду? – резко произнесла она.
Янни пожал плечами:
– Я имел в виду, что тебе следовало чуть лучше подумать о том, как порадовать Yia-yia, если уж ты собиралась это сделать.
– Ты ничего не знаешь ни о нас, ни обо мне! – Дафна чувствовала, как в ней вскипает гнев. Ей казалось, что она стала красной, как томаты, висящие на кустах в саду, и горячей, как кофе по-гречески, который Yia-yia варила на огне. Этот мужчина чужой им! Как он может считать, что понимает хоть что-то в их жизни! Как он смеет полагать, что знает всю глубину чувств, которые она испытывает к Yia-yia!
– Я знаю больше, чем ты думаешь, Дафна, – ответил Янни. – Ты считаешь, что порадовала бабушку, назвав ее именем дочь. Но какая от этого польза, если она в одиночестве коротает дни и ночи, моля лишь об одном: дожить и увидеть правнучку, которая носит ее имя. Что хорошего в том, что она плачет от горя круглые сутки и зовет твою дочь по имени, хотя понимает, что находится слишком далеко от малышки, которую ей так хочется обнять и приласкать!
– Да что ты себе позволяешь, черт возьми! – зашипела Дафна. – Ты ведь ничего не знаешь.
– Нет, я знаю то, что неведомо тебе, – невозмутимо, словно его совершенно не задел ее гнев, ответил Янни. – Я вижу то, чего ты не можешь видеть. И я знаю, как она скучает по тебе, как ей одиноко! Очень часто я захожу сюда и застаю ее плачущей у огня. Она льет слезы над фотографиями, которые ты ей присылала. Я приходил проведать ее и поздно вечером, стараясь остаться незамеченным, и не раз видел, как она сидит в одиночестве и разговаривает с твоими фотографиями, нашептывая им свои любимые истории, моля о том, чтобы ее слова хоть как-то оказались услышанными.
– Прекрати! – Дафна вскочила, уронив колченогий деревянный стул. – Что на тебя нашло? Достаточно сказок на сегодня!
– На меня нашло? – Янни пожал плечами. – Я лишь сказал правду, нравится она тебе или нет. Дафна, я вижу, что происходит, и знаю, о чем говорю. Можно, конечно, сколько угодно шутить на тему невежественности американцев, но не надо притворяться, что вы еще и слепы.
Дрожащей рукой Дафна оперлась о стол, чтобы не упасть.
– Ты вообще ничего не знаешь! – зарычала она, ожидая снова встретить его холодный и безразличный взгляд. Но когда их глаза встретились, Дафна с изумлением обнаружила, что он смотрит на нее с выражением, которое можно было бы принять за сочувствие.
– Я забочусь о ней, – возмущенно продолжала она. – Посылаю деньги. Работаю каждый день с утра до ночи, только чтобы у Эви и бабушки все было хорошо. Никто не помогал мне все это время, ни один человек! Я все делала сама, зарабатывала, чтобы мы могли сводить концы с концами. Ты не имеешь права говорить мне подобные вещи! – Дафна почувствовала, что ее глаза наполняются слезами, и отвернулась. Черт возьми, она не допустит, чтобы он увидел ее слезы!
– Какой смысл в этих деньгах, Дафна? – продолжал он, слегка смягчившись. – Неужели ты думаешь, что бабушке они нужны? Или что эти бумажки могут составить ей компанию по вечерам, когда она чувствует себя одинокой?
Дафна больше не могла его слушать: у нее кружилась голова, словно она пила наравне с Попи и Янни, хотя выпила лишь бокал пива. Она встала и пошла к дому.
– Однажды я признался ей, что у меня плохо работает мотор в лодке, а купить новый не на что. Твоя Yia-yia взяла меня за руку и повела в дом, где достала из-под кровати коробку с долларами и сказала, что я могу взять столько, сколько мне нужно, потому что ей они не нужны. Но я не взял ни цента. Ты должна знать, куда идут все твои деньги: она складывает их в коробку! Видишь, как много от них пользы! – Он взял кепку, висевшую на спинке стула, натянул ее на голову и пошел к калитке. – Yia sou, Thea Евангелия! Мне нужно идти. Спасибо за обед.
Калитка захлопнулась за Янни как раз в тот момент, когда бабушка вышла с кухни с подносом и питой в руках.
– Попи, а где все? Что случилось? – спросила она, опустив поднос на деревянный стол.
– Понятия не имею, – ответила Попи, выливая в рот последние капли пива из бокала.
Распахнув дверь, Дафна вошла в дом и прислонилась к косяку, ее ноги дрожали и подкашивались. Подняв голову, она огляделась. Дом был совсем небольшим: всего две крошечные спальни и аскетично обставленная гостиная. Кровь громко стучала у нее в висках, глаза застилал туман.
Она увидела неудобный старый диван с зеленой обивкой и стол с четырьмя стульями, красные атласные сиденья которых были покрыты синтетическими чехлами. «Чтобы их не испортили гости, которых здесь никогда не бывает!» – со вздохом отметила про себя Дафна.
Позади стола около стены стоял длинный буфет со стеклянными дверцами, заполненный семейными фотографиями. Дафна увидела черно-белый снимок родителей в день их свадьбы: папа и мама с замысловатой прической – волосы начесаны, завиты и покрыты лаком. Выцветшая черно-белая фотография Papou, когда он еще служил во флоте: красавец в отглаженной форме и с широкими усами. Рядом с Papou редкий снимок бабушки в молодости: она стоит в порту и держит за ручку свою маленькую дочь, мать Дафны. Лицо строгое, как у всех в те времена. Никто из того поколения не улыбался на фотографиях. А на всех остальных снимках была Дафна: ее крестины, первые шаги на веранде под оливой. Вот портрет, сделанный в третьем классе: неуклюжая девочка с торчащими зубами. А вот фото, на котором она целуется с Алексом в день их свадьбы. А на этом снимке у нее еще греческий профиль, и она гораздо больше похожа на гречанку, чем сейчас. Вот Дафна и Эви, посылающие бабушке воздушный поцелуй из своей квартиры на Манхэттене. Дафна в белом поварском костюме машет бабушке, стоя на кухне своего ресторана. Вся жизнь Дафны прошла перед ней в этих выцветших фотографиях в дешевых рамках.
