Мари Фишер - Судьба Лилиан Хорн
Она сжала на мгновение губы.
– Я испугалась! – призналась она и на одном дыхании добавила: – Только не начинайте сейчас про то, что мне нечего было бояться, если я невиновна! Да, невиновна, и вы видите, как сильно это мне помогло!
– Чисто по-человечески понятно, – сказал он спокойно, – но тем самым вы бросили на себя тень подозрения. Полиции и следователю такая реакция, конечно, известна. Но прокурор воспользуется ею и выставит вас в сомнительном свете, как отпетую лгунью, и есть опасения, что присяжные прислушаются к нему.
Лилиан Хорн нервно сжимала пальцы.
– Признаю, это было глупо с моей стороны. – Она горько улыбнулась. – Мне бы следовало знать, что Тоглер все равно проболтается. Но что мне теперь делать? Ведь назад пути нет.
– Что верно, то верно. – Адвокат подался вперед. – Именно это я все время и пытаюсь вам внушить. Враньем и отговорками вам из вашей ситуации не выкрутиться, напротив, вы только глубже увязнете. Мне удалось просмотреть ваше дело, и я должен честно сказать вам: улики против вас неопровержимы!
Лилиан Хорн так побледнела, что казалось, в ее лице не осталось ни кровинки.
– Но нельзя же осудить меня только на основании этих улик! – выдохнула она почти беззвучно.
– Почему же? Можно. И именно так они и сделают. Если только вот сейчас, немедленно, вы не сделаете поворот на сто восемьдесят градусов.
– Не понимаю…
Доктор ван Борг закурил сигарету и выпустил облако дыма.
– Вы никак не можете преодолеть себя и рассказать мне правду. Тогда я расскажу вам, как все могло быть, что вовсе не означает, что так оно и было. Следите, пожалуйста, внимательно: вы находились в своей квартирке одна и переодевались. И тут вдруг вам приходит в голову – где-то сразу после семи, – что можно позвонить жене вашего шефа. Вы ведь знали, что он оставил ее одну, и, испытывая обыкновенное сострадание к больной, хотели проявить заботу. Вам вовсе не обязательно было задумываться о том, как ревновала эта дама своего мужа к вам…
– Но все было совершенно не так, – запротестовала Лилиан Хорн, – я не…
– Дайте мне сначала договорить до конца, хорошо? Фрау Кайзер попросила вас навестить ее, и вы пообещали ей, правда, несколько неопределенно, чтобы не разочаровывать ее, – вы ведь и сами не предполагали, что в тот вечер вам вдруг подвернется такая возможность.
Адвокат предостерегающе поднял руку, когда Лилиан Хорн вновь попробовала перебить его, и продолжил:
– Вы же не знали, что поедете именно в «Таверну» или знали? Может, вы сами предложили поехать именно туда?
– Нет. Нам сказал об этом господин Керст, когда мы сидели в машине, уже по дороге туда, но…
– Очень хорошо. Вот видите, все как нарочно одно к одному. Прибыв в «Таверну», вы подумали, что действительно можете теперь ненадолго заскочить к больной женщине, и по-английски удалились, что понятно, поскольку агентство заплатило вам и вы обязаны были неотлучно находиться с гостями. Однако вы понадеялись, что никто не заметит вашего временного отсутствия.
– Прошу вас, господин адвокат…
– Я еще не кончил! – остановил он ее и невозмутимо продолжил дальше:
– Итак, вы поспешили на виллу Кайзеров на Рейналле 127, позвонили, потому что не знали, что фрау Кайзер осталась совсем одна, удивились, что никто не открывает, решили пройти в дом через сад и беспрепятственно вошли через открытую на террасу дверь в комнату больной. Вы явились, извольте заметить, из самых лучших побуждений. Тем больше вы были потрясены, когда фрау Кайзер обрушилась на вас со злобой и ненавистью. Чтобы заставить ее замолчать, вы схватили бритву, подвернувшуюся вам под руку, и… перерезали ей горло.
Только потом вы осознали, что натворили. Вы бросили бритву, но фрау Кайзер была уже мертва. Осмотрев свою одежду, вы не обнаружили на ней никаких следов крови. После чего бросились бежать сломя голову. По дороге вам удалось успокоиться и взять себя в руки настолько, что своим поведением вы не вызвали ни малейшего подозрения уже слегка захмелевшей компании. Наконец, он умолк.
– Ну, как вам нравится моя версия?
Лилиан Хорн смотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Значит, вы думаете, что я способна на такое?
– Дело не во мне. – Он стряхнул пепел с сигареты. – Главное, чтобы в это поверил суд. Тогда бы я мог настаивать на убийстве в состоянии аффекта, и вы бы отделались, возможно, всего лишь непродолжительным тюремным заключением.
Она встала.
– Дайте мне, пожалуйста, еще раз бумаги, которые я только что подписала, – сказала она безжизненным голосом.
– Зачем?
– Дайте!
Он погасил сигарету, раскрыл папку и вынул бланк.
Она взяла его у него из рук, разорвала пополам, потом еще и еще раз вдоль и поперек и швырнула небрежно клочки, которые разлетелись по полу.
– Я отказываюсь от защитника, который считает меня убийцей!
Доктор ван Борг резко захлопнул папку и встал.
– Как хотите, – сказал он раздраженно, – но боюсь, что во всей Германии вам не найти человека, который поверил бы в вашу невиновность. Всего хорошего.
Он направился к выходу, потянулся к звонку на двери, отделявшей их от дежурного охранника, как вдруг услышал за спиной ее голос.
– Прошу вас, доктор ван Борг, – сказала она вдруг очень робко и неуверенно. – Пожалуйста, не уходите! Что же мне делать?
– Утро вечера мудренее. Обдумайте все еще раз. Я приду опять. – И он звонком вызвал охранника.
Она опустилась на стул и закрыла лицо руками.
16
Михаэль Штурм ужинал со своей матерью на балконе. Перед ними открывался вид, ничем не радующий глаз, – унылые стены бесконечного ряда блочных коробок, этих шедевров безликой архитектуры, да еще двор с мусорными контейнерами, бельевыми веревками и пустынной детской площадкой. Однако воздух здесь был свежее, чем в квартире, где никакой сквозняк не справлялся с духотой летнего дня.
Фрау Штурм нарезала целую миску овощного салата и украсила его крутыми яйцами. Сейчас она наблюдала, как ее сын жевал его без всякого аппетита, не глядя, отправляя в рот.
– Не вкусно? – спросила она.
– Нет, почему же. Салат очень хороший… Только… просто я не голоден.
Он не заметил, что она при его словах улыбнулась.
– Я бы не отказался от пива, – сказал Михаэль.
– Так в чем же дело? Пойди возьми. В холодильнике стоит, кажется, бутылок пять. – Прежде чем он успел подняться, она сказала: – Сиди, я принесу. – И встала, изящная, очень ухоженная, в домашнем брючном костюме из розового шелка, с тщательно подкрашенными волосами – женщина, которой никак нельзя было дать ее пятидесяти двух.
Когда она вернулась, он взял у нее из рук бутылку и налил себе.
