Мэриан Кайз - Не учите меня жить!
Весть о том, что я не выхожу замуж, распространилась по компании так же быстро, как и новость о моем замужестве. Поток посетителей в нашей комнате не иссякал ни на минуту, причем шли по самым дурацким поводам. Это был настоящий кошмар. Когда я проходила мимо кого-нибудь в коридоре, все замолкали, а потом начинали хихикать. Вероятно, персонал уже начал скидываться мне на подарок, и теперь, когда недоразумение разъяснилось, начались некрасивые свары по поводу возврата денег, ибо сдававшие требовали назад значительно больше, чем внесли на самом деле, и, хотя моей вины в том не было, я все же чувствовала себя неловко.
Жуткий день, казалось, будет тянуться вечно, но, к счастью, закончился и он.
Была пятница, а в пятницу вечером у нас в отделе принято всей компанией заглядывать «на минуточку» в бар рядом с работой.
Но только не в эту пятницу.
Я отправилась домой сразу же.
Я не хотела никого видеть.
Мне хотелось забрать домой весь стыд, все унижение, всю жалость чужих людей к моему статусу одинокой женщины. Довольно с меня того, что целый день была предметом пересудов и вообще посмешищем.
По счастью, Карен и Шарлотта по пятницам тоже отмечали конец рабочей недели «рюмочкой» в баре каждая со своими сослуживцами.
Поскольку «рюмочка» обычно превращалась в семичасовую пьянку, а заканчивалась рано утром в субботу танцами с молодыми людьми в дешевых костюмах и повязанных вокруг головы галстуках в безымянном ночном клубе, где бывают одни туристы, где-нибудь в подвале у Оксфорд-серкус, очень вероятно, что вся квартира будет в моем распоряжении.
И это меня несказанно радовало.
Когда из схватки с жизнью я выхожу побежденной, — а я, как правило, остаюсь в проигрыше, — то впадаю в спячку.
Я прячусь от людей, не желаю ни с кем разговаривать, ограничиваю контакты с обществом заказом пиццы на дом и платой рассыльному. Еще хорошо бы рассыльный не снимал своего мотоциклетного шлема, чтобы не встречаться с ним глазами.
А потом все проходит.
Через пару дней я обретаю необходимую для выхода в мир и общения с другими человеческими особями энергию. Я восстанавливаю свой защитный панцирь, чтобы не казаться размазней, плаксой и занудой, чтобы снова смеяться над своими несчастьями и активно поощрять к этому остальных. Пусть удивляются, какая я стойкая и мужественная.
13
Когда я вышла из автобуса, начал накрапывать холодный дождик. Хоть я и страдала, хоть и рвалась домой, в тепло и уют, но все же задержалась у магазинчиков за остановкой, чтобы запастись провизией на два дня моей добровольной изоляции.
Сначала я купила в газетном киоске четыре плитки шоколада и толстый иллюстрированный журнал и умудрилась при этом не обменяться ни единым словом с продавцом (одно из многочисленных преимуществ жизни в центре Лондона).
Затем зашла в винный магазинчик и с чувством глубокой вины купила бутылку белого вина. Мне было ужасно неловко от сознания того, что продавец понимает: я собираюсь вылакать всю бутылку одна. Даже не знаю, почему это меня так заботило. Если б меня пырнули ножом, пока я стою в очереди, он и бровью не повел бы; главное, чтобы я успела расплатиться. Просто мне никак не удается искоренить свои дурацкие провинциальные комплексы.
Далее я остановилась у фургончика, торгующего картошкой фри, и, не считая краткой дискуссии по поводу соли и уксуса, получила пакет жареной картошки, не вступая в дальнейшие контакты.
Оставался видеопрокат. Я надеялась быстренько найти там что-нибудь легкое и развлекательное, с минимумом разговоров.
Но это мне было не суждено.
— Люси! — окликнул меня Адриан, владелец пункта проката, таким голосом, будто мое появление привело его в неописуемый восторг.
Я прокляла себя за то, что вошла. Как можно было забыть, что Адриан обязательно захочет поболтать, потому что клиенты — его главная и единственная возможность общения.
— Привет, Адриан, — сдержанно улыбнулась я, надеясь остудить его дружеский пыл.
— Рад тебя видеть, — крикнул он.
Лучше бы не радовался так бурно. Я была уверена, что на меня смотрят все, кто находится в зале.
Я попыталась стать маленькой и незаметной. Хорошо еще, что пальто у меня коричневое, неброское.
Затем быстро — намного быстрее, чем собиралась сначала, — нашла то, что искала, и подошла к прилавку.
Адриан широко улыбнулся.
Если б не мое человеконенавистничество, пришлось бы признать, что он действительно очень мил. Если б еще не его чрезмерный энтузиазм…
— Ты где пропадала? — громко спросил он. — Я тебя не видел… больше недели!
Другие посетители перестали бродить между полок и дружно уставились на меня в ожидании ответа. Во всяком случае, так мне показалось, ибо чувствительность у меня была обострена до предела.
Я умирала от стыда.
— Значит, живешь себе своей жизнью и в ус не дуешь? — радостно продолжал Адриан.
— Ага, — промямлила я.
— А что случилось? — насторожился он.
— Продула уже все, — печально усмехнулась я.
Он поперхнулся от смеха.
— Да ты просто комик!
Я физически ощущала, как другие посетители сворачивают шеи, чтобы взглянуть на меня, и думают: «Она? Эта замухрышка? Он не ошибся? Уж на комика-то она совсем не похожа».
— Все равно приятно снова тебя увидеть, — продолжал трепаться Адриан. — Ну, и что мы будем смотреть нынче вечером?
При взгляде на мою кассету улыбка сползла с его физиономии, и он едва не швырнул мне в лицо выбранную коробку.
— «Четыре свадьбы и одни похороны»? Только не это!
— Именно «Четыре свадьбы и одни похороны», — твердо сказала я, щелчком посылая ему кассету через прилавок.
— Но, Люси, — взмолился он, решительно возвращая ее мне, — это же сентиментальная чушь. Уж я-то знаю! Может, лучше «Синема Парадиз»?
— Я его смотрела, — сказала я. — Между прочим, по твоему совету. В тот вечер ты не позволил мне взять «Неспящего в Сиэтле».
— Ага! — торжествующе протянул он. — А как насчет «Синема Парадиз», режиссерская версия?
— Смотрела.
— «Жан де Флоретт»? — с надеждой спросил он.
— Смотрела, — безжалостно ответила я.
— «Бабетта идет на войну»?
— Смотрела.
— «Сирано де Бержерак»?
— В чьей постановке?
— Выбирай любую.
— Все смотрела.
— «Сладкая жизнь»?
— Смотрела.
— А если что-нибудь Фассбиндера?
— Нет, Адриан, — возразила я, борясь с отчаянием, но стараясь говорить твердо. — Ты никогда не даешь мне выбрать то, что хочу я. Весь твой запас культовых и иностранных фильмов я уже пересмотрела. Пожалуйста, прошу тебя, можно я один разочек возьму что-нибудь легкое? И, пожалуйста, на английском языке, — поспешно добавила я, пока он не попытался всучить мне что-нибудь легкое на шведском (Ингмара Бергмана, например).
