Мишель Мэнкин - Любовная Эволюция
— Э-ве-ри-и-и, — пропел он, щелкая пальцами.
— Что? Ах, да, мне нравится эта идея… Мы можем назвать ее «Зов Сирен». — Эвери выпрямилась и потянулась за своим блокнотом, что лежал на журнальном столике. — У меня уже есть слова для припева, нужно записать, пока не забыл.
Эвери начала яростно записывать, а Маркус в это время наблюдал за ней.
У зова сирен такие сильные голоса,
Они уводят меня в неизведанные места.
И эта сила заставляет меня играть.
Мне нужна поддержка, дабы себя не потерять.
«Довольно старый дневник», — подметил он.
— Как давно ты им пользуешься?
Эвери перестала писать и, взглянув на Маркуса из-под длинных темных ресниц, задумалась:
— Давно уже. Школьный психолог посоветовал вести дневник, чтоб легче пережить смерть мамы и… некоторые события.
— Ты никогда не рассказывал о том, что с ней случилось.
— Ей поставили диагноз рак яичников, и через шесть месяцев ее не стало.
— Наверно, вашему отцу трудно было заботиться о вас с братом.
Эвери раздраженно фыркнула:
— Вряд ли… — и резко встала, чуть не споткнувшись о подвернутые джинсы. Она подошла к окну и беспомощно уставилась на город. Маркус встал рядом, озадаченный таким ответом.
Эвери украдкой взглянула на Маркуса и никак не могла решиться. Ее детство было засекречено для всех, и о нем знал только Джастин. Маркус был единственным, кому Эвери решилась рассказать. Нервно вздохнув, она спросила:
— Ты уверен, что хочешь узнать об этом?
— Да, — тихо ответил Маркус и вернулся на свое место на диване. Он посмотрел на Эвери с мольбой в голубых глазах:
— И надеюсь, тебе станет немного легче, когда обо всем расскажешь.
Эвери подошла к дивану и села напротив Маркуса, робко начав свою историю:
— После смерти мамы отец отдалился от нас, но тогда всем было очень сложно. Она всегда была неким клеем, который удерживал нашу семью. — Эвери тяжело вздохнула. — Но через некоторое время отец начал пить… — Эвери остановилась, ее колено начало подрагивать, а глаза наполнились страхом.
Маркус мягко улыбнулся ей, пытаясь выглядеть ободряюще, хотя внутри все было напряжено. Волнение. Маркус знал, как оно действует на человека.
— Вообще-то папа был хорошим отцом. Но когда напивался, становился очень взрывоопасным и жестоким. На протяжении долгих лет большую часть ударов на себя принимал Джастин. Он часто ходил в синяках, и, как я уже говорил, Джастин всегда старался защищать меня, но иногда…
Маркус подался вперед и недоверчиво спросил:
— Твой отец бил тебя?
— Да, — призналась Эвери и, потупив взгляд, начала выкручивать руки. — Я знаю, что ему было очень тяжело. Он потерял нашу маму, а она умерла такой молодой. Мы с Джастином не облегчили его горе, в этом я уверен.
Маркус похлопал Эвери по плечу. Он старался сохранять спокойствие в своем голосе.
— Не оправдывай его. Ты не виноват в этом, Эвери.
Ее глаза заблестели от слез.
— Эй, ты же знаешь об этом, не так ли?
— Да, но… — ответила она дрожащим голосом, — я знаю это только здесь. — Эвери указала на голову. — Но здесь, — указывая на сердце, продолжила она, — все по-другому, понимаешь? — Эвери поджала губы, приказывая себе не расплакаться.
— Так что же вы сделали?
— Он был нашим отцом. Мы уже потеряли маму. Это стало для нас нормой. Мы адаптировались, научились избегать отца. Музыка стала нашим способом спрятаться от него. Я сам научился играть на маминой гитаре, но мне пришлось играть у своих друзей, потому что отец больше не разрешал слушать дома музыку. Думаю, у меня появилась музыкальная зависимость.
«Это точно», — подумал Маркус.
— У Джастина был невероятный голос, — продолжила Эвери с холодом в голосе, когда вспомнила ежедневные крики, жесткие кулаки и чувство безнадежности. — Мы собрали группу. И когда оставаться дома стало совсем невыносимо, мы с Джастином переехали в Нью-Йорк.
Маркус не был дураком. Он был уверен, что очень многое из их отвратительной жизни, Эвери рассказала лишь поверхностно.
— Сколько вам было лет, когда вы ушли из дома?
— Шестнадцать.
Эвери нахмурилась.
— За неделю до нашего дня рождения все стало еще хуже. Мы никогда не видели отца в таком состоянии. Он… ммм… — Эвери откашлялась, — в ночь нашего дня рождения он наговорил очень много ужасных вещей. Из-за этого Джастин подрался с ним. Отец буквально сошел с ума и набросился и на меня. И прежде чем Джастин подоспел, отец сломал мне пару ребер. Джастин удерживал отца, пока тот не схватил пивную бутылку и не ударил его по голове. По лицу Джастина текла кровь. Я… я запаниковал и прыгнул отцу на спину, но он сбросил меня и, как рассказал потом Джастин, я так сильно ударился головой о журнальный столик, что потерял сознание.
— Черт! Эвери! Ну и дерьмо! — от злости Маркус начал метаться по комнате. «Паршивый ублюдок». Он не мог поверить, что родной отец так может избивать своих детей. Если бы этот мужчина прямо сейчас был здесь, он бы надрал его жалкую задницу. От ярости у Маркуса потемнели глаза, а руки сжались в кулаки.
Увидев его в таком состоянии, Эвери испугалась и широко раскрыла глаза. Длительное ощущение беспомощной жертвы вырвалось наружу. Она забилась в угол дивана, бессознательно притянув к груди колени, и представила себя маленькой мишенью.
Маркус заметил ее реакцию. Его злость тут не поможет, лишь напугала паренька. Ему нужно успокоить Эвери. Что это, черт возьми, за реакция такая — непреодолимое желание защищать Эвери? Тряхнув головой, Маркус глубоко вдохнул и сел рядом.
Его голубые глаза были наполнены беспокойством, он осторожно похлопал Эвери по колену.
— Извини, чувак.
Эвери подняла голову и боязливо улыбнулась.
— Теперь жалеешь, что спросил?
— Нет. Не жалею, Эйс, — выражение лица Маркуса стало очень серьезным. — Нашу личность определяет не подобные жизненные ситуации, а то, как мы их преодолеваем, так ведь? И насколько я понял, глядя на мужчину, которым ты стал, ты должен гордиться собой.
После этих слов сдерживаемые Эвери слезы покатились по щекам. Она обхватила себя руками. Ведь именно из-за стыда она никогда не рассказывала о своем отце. И открывшись Маркусу, Эвери почувствовала странное облегчение, будто каким-то образом избавилась от этого бремени.
Маркус смотрел на слезы Эвери и боролся с непреодолимым желанием обнять этого мальчика.
В конце концов, слезы высохли, и Эвери посмотрела на него своими зелеными глазами, со слипшимися ресницами.
