Людмила Толмачева - Бегущая против волны
— Ты не стучи, а отталкивайся, слышишь? — крикнул Сергей.
— Угу.
— Вот так. Молодец! Еще!
К ним уже плыли Леша, Анатолий, Петя и даже Августа. Сергея сменил Леша. Вскоре подплыл запыхавшийся Анатолий и подхватил Ирину с другой стороны. У нее иссякли последние силы. Анатолий вынес ее, обмякшую, тяжелую, бледную, на берег и, пройдя десять шагов, рухнул вместе с ней на песок.
Весь следующий день она пролежала в постели. Катя с Августой ухаживали за ней по очереди, а к вечеру она встала, но в ресторан не пошла. Анатолий принес на подносе салат, жареную рыбу и булочку с чаем и не отставал от нее, то уговаривая, то заставляя съесть еще кусочек, пока она все не съела.
— Ну что ты сидишь? — пожалела она его. — Иди, отдыхай. Августа сказала, что сегодня какие-то артисты приехали. Будет весело.
— Может, вместе пойдем? — неуверенно спросил он.
— Нет, у меня голова еще кружится. Я лучше почитаю. А ты иди. Только рубашку переодень.
Она смотрела, как он переодевался, торопливо, не попадая в рукава, в глубине души еще на что-то надеясь. Но он ушел, даже не оглянулся.
Оставшись одна, она вышла на террасу, села в кресло и набрала номер Алениного мобильника.
— Доча! Здравствуй, моя хорошая!
— Мама? Ты откуда?
— Из Турции.
— Правда? А слышно очень хорошо, как будто ты рядом говоришь.
— Ну и прекрасно. Как ты живешь, доченька?
— Нормально. Сегодня мы с бабушкой окучивали картошку.
— Какая ты у меня молодец!
— Я целых пять рядков прошла. А знаешь, какие они длиннющие? От павленковского забора до крыжовника целый километр!
— А где бабушка?
— Она печет мне оладушки. А я навожу порядок в ее шкатулке. Тут всякой муры полно, половину сейчас выброшу.
— Аленушка, только сначала с бабушкой посоветуйся, ладно? Вдруг какая-нибудь вещь ей дорога, как память. Поняла?
— Угу. Мама, ты это…
— Что, доченька?
— Ты там сильно не бегай по магазинам, ладно? Не надо мне никакого беби-долла.
— Это почему?
— Бабушка говорит, что тебе надо отдыхать, а заботы старят. Я не хочу, чтобы ты рано состарилась.
— Солнышко мое родное, — голос Ирины дрогнул. — Я уже купила тебе кое-что…
— А что? — звонко выкрикнула Алена. — Платье?
— И платье, и юбочку очень симпатичную, и еще… Но это сюрприз.
— Классно! Ура! Что? — спросила она кого-то. — Это мама. Сейчас… Мам, с тобой бабушка хочет поговорить.
— Ира? Это ты? — раздался немного встревоженный голос Полины Юрьевны.
— Я, мама. Как у вас дела? Не болеете?
— Да что нам сделается? Как у вас там? Мне какой-то сон приснился…
— Какой?
— Не буду говорить. Да ну его! Ерунда на старости лет стала сниться. Ты там далеко не заплывай. Поняла? Это тебе не наше озеро, чтобы всякие заплывы делать. С Толей вместе купайся, одна в море не заходи.
— Ладно, мамуль. Не зайду. У папы рука зажила?
— Я облепиховым маслом его вылечила. Мазала, мазала, рана и затянулась.
— Ну ладно, передавай ему привет. Аленку далеко не отпускай. Я потом еще позвоню. Не скучайте. Пока!
Ирина откинулась в кресле, прикрыла глаза, задумалась. Как жить дальше? Августа говорит, что Сергей влюблен в нее. Но он еще мальчик. Зачем она ему? Что у них общего? Кроме секса, ей нечего дать ему. Разве что разбитое сердце и страх остаться одной? А еще неясные, тягучие, как резина, и древние, как египетские сфинксы, мысли? Нет в ней резвости Лины, юной бесшабашности Кати, кокетства и энергии Августы. Какое-то аморфное, с кучей комплексов, неуклюжее существо. Именно от таких сбегают мужья.
Ирина почувствовала, что расплачется, горько, навзрыд. Она встала и пошла в комнату, к тумбочке Анатолия, в которой хранилась бутылка коньяка. «Для поднятия тонуса», — объяснял Анатолий, выпивая по пятьдесят граммов перед дискотекой. Может, и ей поднять тонус? А то он зашкаливает ниже нулевой отметки. Ирина налила в стакан коньяку, морщась от отвращения, выпила. Затем схватила лежащее на столе яблоко, откусила большой кусок, пожевала, перевела дыхание. Надо куда-нибудь идти. Все равно куда, только не сидеть в этой комнате.
Она переоделась, расчесала волосы, капнула на запястья духами и вышла на свежий воздух. За столиками у бассейна сидело несколько человек. Но основная масса была на концерте, поэтому стояла необычная для этого времени тишина. Ирина нерешительно направилась по дорожке, ведущей к соседнему зданию.
Поколебавшись самую малость, она вошла в холл гостиницы. Портье за стойкой, молодой турок с серьгой в ухе, с улыбкой спросил, что желает дама?
— Позовите, пожалуйста, Сергея…
Она замялась, так как не знала фамилии парня.
— Сиргей? — снова улыбнулся турок.
— Да. Он вчера спас меня. Я тонула в море, а он спас.
— А-а. Панимай, панимай. Вы можно прахадит. Туда. Номер четыре. Он в номер. Прахадит, пожалиста!
Ирина поблагодарила и пошла в небольшой коридорчик, куда показал портье. Она остановилась перед дверью с цифрой четыре и, глубоко вздохнув, постучала.
— Входите! — раздался голос Сергея.
Ирина робко вошла в номер, закрыла за собой дверь, хрипло произнесла:
— Здравствуйте.
Сергей вышел к ней в одних шортах, без майки и босиком.
— Ирина?
Оба стояли смущенные, не зная, как вести себя в этой ситуации.
— Сережа, я пришла, чтобы поблагодарить, — первой произнесла Ирина. — Если бы не ты…
— Пустяки! — неловко отмахнулся он.
— Какие же это пустяки? Ведь ты спас мне жизнь, — теперь уже уверенно заговорила Ирина. — Я только что говорила с дочкой и мамой. Представь, что было бы с ними, если бы…
— Да. Я понимаю. Что же мы стоим здесь, у дверей? Проходи в комнату. Садись. Вот сюда. Я сейчас.
Он умчался в ванную и вскоре вышел оттуда в джинсах и белой рубашке. От него шел аромат какого-то парфюма, свежего, как морской бриз.
— Может, пойдем к морю, прогуляемся? — предложил он.
— Пойдем, — легко ответила Ирина и встала.
Они молча шли по пляжу, увязая в песке, пока не догадались снять обувь. Ирина шла чуть впереди, держа босоножки в обеих руках, а Сергей шагал следом, неотрывно глядя на ее серебристые в свете луны волосы. «Пусть это будет, — думала Ирина. — Пусть. Только не по моей инициативе. Он мужчина, ему и карты в руки». А вслух попросила:
— Расскажи о себе, Сережа!
— Надеюсь, это не для статьи в газете под заголовком «Так поступают герои»? — усмехнулся Сергей.
— Нет, это для меня.
Он кашлянул, видимо, от неожиданно прямого и откровенного ее ответа, а потом, волнуясь, как на экзамене, начал говорить:
