Людмила Толмачева - Бегущая против волны
Но она ревнует Анатолия. Значит, любит? Тогда почему ни разу не произнесла этих трех слов? Неужели так трудно сказать: «Я тебя люблю»? Совсем нетрудного…
Ирина представила, как признается в любви собственному мужу, и почувствовала фальшь. Ей стало неловко, как будто она сказала неправду ребенку. Что происходит? Она лжет сама себе? Обходит «острые углы», как только что это делала Августа? В чем же заключается ее обман? Неужели…
Ирина непонимающе смотрела на Анатолия, который во второй раз задал вопрос: «Ты идешь на дискотеку?» Неопределенно помотав головой, не до конца поняв смысл его вопроса, она машинально взяла ключ от номера и пошла к себе. Ее догнала Августа:
— Ира! Как же так? Для чего мы с Катей уговаривали тебя купить эти желтые бриджи, которые так смачно обтягивают твои прелести?
— Что-то не хочется. Голова болит. Мне нельзя пить красное вино.
— Ну и квашня же ты! Прости, конечно… Ладно, пойду переоденусь. Надо опробовать новое ожерелье. Ох, и развернусь я сейчас! Кстати, ты обратила внимание? На остановке Хафиз промелькнул. И чего он там околачивался? Явно, не просто так. Ну, пока!
Ирина осталась одна. До сих пор уединение было для нее той благодатной почвой, на которой буйно цвели розы и лилии ее грез. Она жила ими, даже искусственно вызывала их в своем воображении. На мир она смотрела глазами души. Оттого, наверное, ее настоящие, живые глаза «фиалкового цвета» были слегка затуманенными, с оттенком грусти и легкой рассеянности. Эльвира частенько посмеивалась, мол, «наша мечтательница никогда не выйдет из мглы воздушных замков и песчаных дворцов».
Ей не на бухгалтера надо было учиться, а на психолога. Все-то она видит насквозь, эта Эльвира. Позвонить, что ли, ей? А то расстались как-то нехорошо.
Ирина набрала на мобильнике номер Эльвиры.
— Алло! Неужели в далекой Турции еще помнят обо мне? — раздался невозмутимый голос Эльвиры.
— Эля! Ты на меня сердишься?
— Еще как! Не сплю ночами, реву потихоньку в подушку.
— Ты, как всегда, в своем репертуаре.
— Ладно, Ируха, не горюй. Все забыто, быльем поросло. Как хоть ты отдыхаешь, расскажи!
— Плохо.
— Опсики! Дожди, что ли, у вас там?
— Нет, солнце в зените. Жара. Я о другом.
— Что случилось? — уже другим тоном спросила верная подруга.
— Анатолий, кажется, влюбился.
— В кого?
— В молодого менеджера.
— Ни хрена себе! Он что, поголубел у тебя от Избытка ультрафиолета?
— Нет, ты не поняла. Менеджер — молодая девушка с золотым загаром и точеной фигурой.
— Это кто ж ее так обточил? Такие вот Анатолии? В сезон-то у нее их несколько получается.
— Кончай трепаться, Элька. Мне не до того.
— Да я так, к слову. Слушай, а как у вас там с мужиками-то? Напряженка?
— Нет, почему же? Полно.
— Ну так давай, действуй!
— Как легко ты это говоришь. Будто не знаешь меня.
— Ира, тебе просто надо влюбиться. Пусть без взаимности. Поняла? Ходи себе и люби потихоньку. Можешь даже в любви признаться. Разрешаю. Это тебе сейчас на пользу. Как сильнодействующее лекарство. Лекарство от любви. Хотя, что я несу? Наоборот. Любовь — лекарство от ревности, от всех твоих несчастий. Плати ему той же монетой. Любовью за любовь. О как! Слыхала, какую формулу я вывела?
— Эту формулу давно вывела Вероника Тушнова. В стихах.
— Ну-ка, ну-ка?
Ирина приглушила голос:
Нельзя за любовь — любое,
нельзя, чтобы то, что всем.
За любовь платят любовью
или не платят совсем.
— Н-у, это немного не то, что я имела в виду. Вернее, совсем не то. Тушнова о любви с большой буквы «Л» говорит, о той, что на всю жизнь. Не каждого она посещает, вот в чем штука. Ладно, Ирунь, где наша не пропадала? Может, именно тебе суждено такую любовь испытать? Ну, пока! Звони, если что.
На нее оглядывались. Мужчины с одобрением и восхищением, женщины удивленно, а кое-кто с ехидной ухмылкой.
Ирина шла в новых желтых брючках, соблазнительно обтягивающих бедра и открывающих ее красивые, успевшие загореть икры. Ярко-лиловый топик подчеркивал цвет глаз, а нитка искусственных аметистов завершала все это великолепие. Ирина чувствовала себя как на эшафоте, но шла с поднятой головой и даже улыбалась.
— Ирочка, вас не узнать, — поспешил с первым комплиментом Николай Андреевич.
— Видели бы вы, каких трудов нам стоило с Катериной заставить эту мадам влезть в эти брюки, — проворчала Августа, ковыряя вилкой творожную запеканку.
— По-моему, чересчур вызывающе, — проворчал, в свою очередь, Анатолий. — Я имею в виду эти расцветки: канареечный и синий.
— Фу, Анатолий! Что за домострой? По-вашему, жена во все черное должна рядиться? — возмутилась Августа.
— А кто сказал про черное? Мало, что ли, других цветов? Белый, например.
— Белый? — загадочно улыбнулась Августа. — Что ж. Можно и белый.
Дальше завтрак продолжался в полной тишине. Катя с Петей не проронили ни слова. Видно, юная жена закаляла свой характер.
Августа с Ириной встали из-за стола первыми и, даже не поинтересовавшись у остальных об их планах после завтрака, пошли прогуляться по бульвару.
— Ты знаешь, Ира, я ведь не такая, какой кажусь, — вдруг сказала Августа, когда они прошли довольно большое расстояние от «Зеленого мыса». — Давай присядем на эту скамейку?
Они сели на небольшую, рассчитанную на двоих скамью, уютно расположенную в тени раскидистого граба.
— Я это почувствовала, — просто сказала Ирина.
— Да? — живо отозвалась Августа. — Интересно. А я полагала, что хорошо маскируюсь. Эдакая отчаянная сорвиголова, которая на старости лет заигрывает с мальчишками и ведет себя нелепо. Неплохая роль для женщины моего возраста и положения. Уж пусть лучше надо мной посмеиваются, чем презрительно жалеют.
— Ты о своем муже?
— О ком же еще! — вздохнула Августа. — Эту тактику я выбрала не сразу. Поначалу я так же страдала, как и ты. А потом подумала: за что я должна страдать? Его не переделать. Остается лишь развод, чтобы покончить со всем этим недоразумением, название которому — наш брак. Но мне уже сорок. Куда я пойду? И потом, я привыкла к определенному комфорту, который сама себе вряд ли обеспечу.
— А ты любила его?
— Мужа? Естественно. Когда он ухаживал за мной, у меня были еще претенденты в женихи. Но в тот пубертатный период надо мной довлела физиология. В мужчинах я ценила стать. А Николай был этаким Бандерасом с плечами, мощной шеей и властными руками. Этим и взял. А потом поняла, что жестоко ошиблась. И не только из-за его кобелиной сущности. Это еще можно понять и даже простить…
