Анастасия Эльберг - Правда или долг
Марика замолчала и сморщила нос.
— И чем же тогда занялась приличная леди? — полюбопытствовал Константин.
— А вот это ты можешь додyмать сам. Это самая интересная часть истории.
— Ты решила, что можно лечь попозже, и посмотрела эротический фильм?
— Нет.
— Ты решила прочитать пару особенно откровенных отрывков из «Жюстины»?
— Нет.
— Тогда это было что-то совсем неприличное. Что-то, что вряд ли можно обсуждать с дамой.
Марика подхватила ногтем цепочку его медальона и посмотрела ему в глаза.
— Ты прав. И, если бы ты в тот момент был рядом со мной, то я бы тебя изнасиловала. У меня бы получилось.
— Не сомневаюсь. Значит, в то время, когда я спал, как убитый, после рабочего дня и нескольких часов за рулем, ты спокойно лежала в кровати и мечтала о том, что ты меня изнасилуешь?
— Не совсем спокойно, но я мечтала именно об этом.
Марика повернулась к нему спиной и снова подошла к зеркалу.
— Хочу бутылку самого дорогого шампанского, которое только тут есть, — объявила она.
— Ты знаешь, как я отношусь к шампанскому. Но, если ты хочешь, мы закажем хоть две. Только помни о том, что завтра у нас самолет, а послезавтра мы должны быть на работе.
— Знаешь, как это звучит? Решили провести три дня за границей, между делом расписались, а потом снова вернулись к обычной жизни. Ну, ты мне поможешь? Или я так и останусь одетой?
…Если бы у Константина спросили, каким образом Марике удалось так быстро завладеть его сердцем, он ответил бы, не думая дважды: в ней есть то, что он до сих пор не разгадал. Какие бы тайны ни хранили все женщины до нее, тайны эти рано или поздно либо становились понятными, либо теряли свою притягательность — зачастую от того, что женщины уделяли им слишком много внимания. Он чувствовал потерю интереса с первых же секунд, и после этого отношения не имели смысла. Тайна Марики была другой. Она ничего не скрывала, была естественной, но это таинственное что-то сопровождало ее везде и всегда. Оно было в ней, когда она сидела за компьютером и, заглядывая в книги, писала очередную страницу диссертации, а потом брала простой карандаш и делала пометки на полях уже распечатанных листов, рассеянно потирая карандашом висок. Когда она размешивала сахар в кофе, сидя на кухне с утра. Когда она вечером расчесывала волосы перед зеркалом, изучая отражение и размышляя о своем. Константин был уверен, что до него не один мужчина пытался разгадать эту загадку, но не смог. Может быть, потому, что в какой-то момент желание обладать человеком полностью и знать его до конца брало верх над поклонением чему-то, о чем ты не имеешь никакого понятия.
Много раз ему казалось, что еще немного — и он приблизится к сути этой загадки. Но она каждый раз поворачивалась к нему другой стороной, открывая новые грани. Он пытался понять ее, дать ей имя или же просто определить, как он к ней относится. Иногда загадка восхищала его, иногда злила, иногда раздражала, но никогда не оставляла равнодушным. Фраза «мне до сих пор нравится твоя ложь», которую он написал на посланной Марике открытке незадолго после развода, относилась не к ее лжи (теперь он сомневался, была ли она, эта ложь, или являлась плодом его воображения и расшатавшихся нервов). То была очередная попытка принять тот факт, что существуют загадки без отгадок. Что он чувствовал тогда, кроме бесконечной тоски, отчаяния, одиночества и разочарования в себе? Он пытался высказать словами то, что не мог сформулировать даже для себя — о том, чтобы объяснить кому-то другому, не могло быть и речи. Марика поняла короткое предложение в открытке по-своему. Если бы он не написал этого предложения, как повернулась бы их жизнь? Не было бы этих семи лет, которые показались ему вечностью, и за то, чтобы перечеркнуть которые, он отдал бы многое?
Константин мог вспомнить женщин, отношения с которыми каждый раз выглядели и ощущались по-разному, но не мог сравнить ни одну из этих женщин с Марикой. Его стремление быть предельно откровенным часто трактовалось ими превратно, и он это понимал. Поэтому в большинстве случаев он соблюдал вежливую дистанцию, которая не ощущалась женщинами, но ему мешала. С Марикой все встало на свои места с первых минут их знакомства. Он впервые почувствовал не только свое желание быть откровенным, но и ее желание принять эту откровенность. И в этих отношениях откровенность не ограничивалась только постелью. Они могли лежать, обнявшись, и говорить до самого утра — и Константин рассказывал ей то, что до этого не слышала от него ни одна женщина.
Первое время Марика привыкала к тому, что ее мужчина может спокойно высказать такие вещи, о которых муж и жена не разговаривают даже в постели с выключенным светом, но потом поняла, что он просто не осознает, что такие вещи могут кого-то смутить. И, самое главное, не понимает, почему они должны кого-то смущать. Его, скорее, мог смутить тот факт, что сегодня он надел не совсем подходящие к булавке для галстука запонки. Вместе с тем, он мог написать Марике сообщение совсем не рабочего характера посреди дня, после прочтения которого она краснела и смотрела на закрытую дверь своего кабинета, мысленно умоляя секретаря принести кофе на пять минут позже, а потом позвонить, спросить, дошло ли сообщение и развить мысль.
Во время их первой встречи после семи лет молчания Константин никак не мог определиться, что он чувствует. С одной стороны, ему казалось, что они расстались вчера — таким знакомым был ее голос, ее улыбка, которая делала ее похожей на восемнадцатилетнюю девчонку, ее смех и, конечно, ее тело и ее запах, которые он не забыл, хотя старался спрятать все эти ощущения как можно глубже, в самый темный уголок души. С другой стороны, он чувствовал, что та загадка еще прочнее поселилась в ней, изменилась, набралась сил — и теперь ему с ней не справиться. Да и стоит ли? Марика и ее загадка являли собой самый драгоценный подарок, который когда-либо преподносила ему судьба. И этот подарок судьба преподнесла ему дважды. Так стоит ли задумываться о сути того, что нам вряд ли дано понять?
…— О чем ты думаешь? — сонно спросила Марика, устраиваясь на руке мужа.
— О том, что я люблю тебя. И с каждым днем люблю все сильнее.
— И это все, что ты можешь сказать после первой брачной ночи? Я ожидала от тебя более серьезного монолога.
— Разве я сказал тебе недостаточно приятных слов?
— Больше чем достаточно. Ты — бесстыжий наглец, вот что я тебе скажу. Не понимаю, как тебе удается сочетать в себе все это? В обычной жизни ты ни за что не будешь обсуждать с женщиной что-то, что касается секса, но в постели ты словно снимаешь маску.
