Фэй Уэлдон - Ожерелье от Булгари
Манхэттенская галерея хочет устроить персональную выставку Уолтера, и ему придется ехать в Нью-Йорк, чтобы взглянуть самому. Американцы говорят, что его работы обладают редкой для такого молодого человека зрелостью.
— Тебя открыли! — воскликнула я.
— Похоже, что так, — расплылся в улыбке Уолтер. Леди Джулиет висит на стене, взирая на нас сверху.
У нее добрый взгляд, а по мере того как осеннее солнце скользит по небосклону, ожерелье при отличном северном освещении иногда сияет и переливается разными цветами — изумрудно-зеленым, сапфирово-синим и рубиново-красным — и словно шевелится на теле леди Джулиет. Кажется, будто она дышит.
Глава 16
— Уолтер Уэллс был воистину на седьмом небе. Казалось, все в его жизни наладилось. Он встретил любовь всей своей жизни, и любимая женщина не жалуется на холод, понимает, о чем он говорит, привлекательна для него физически и не мешает работать. И не болтает бесконечно о себе, и не сплетничает. У нее есть сын, но уже давно взрослый и живущий в Австралии. У Уолтера были весьма смутные представления о генной технологии, и он воображал, что если у них возникнет желание завести ребенка, возраст ее не остановит. Раз уж ученые смогли клонировать овцу, то могут клонировать что угодно. Она спокойно позировала для портрета, облачившись в свое платье из пурпурного бархата.
— В нем есть нечто скорбное, — объяснил Уолтер. — Оно сшито специально для тебя.
Похоже, он считал, что ей в жизни пришлось много страдать. Грейс это отрицала:
— Отсутствие близких отношений с родителями, финансовый крах и последующее банкротство, сын-гомосексуалист, неверный муж, тюремный срок, развод — вряд ли все это тянет на мученичество, Уолтер.
Но он продолжал настаивать. Она, безусловно, страдала, пока он ее не спас: он взял ее жизнь в свои руки, и Грейс расцвела и раскрылась, как розовый бутон под лучами солнца. Грейс спорила с ним не меньше, чем с Барли.
Она оплачивала его счета, и ему никогда не приходилось просить ее об этом. Она не вмешивалась и не пыталась навязать ему, открыто или подспудно, свой образ жизни. Она забирала грязные вещи в стирку к себе домой, чтобы они не валялись кучей в ванной. Ее квартира представляла собой унылое, очень душное, действующее на нервы помещение, и Уолтер мог использовать его для хранения излишков тех предметов, которые он так любил, но которые решительно негде было складывать в его мастерской, иначе невозможно было пробраться от двери к кровати. И вокруг мольберта он предпочитал иметь свободное пространство.
— Всякий раз, как ты выходишь из дома, — заметила она, — ты возвращаешься с очередным сокровищем.
Уолтер находил всякую всячину на развалах, блошином рынке или под заборами. А иногда совершенно посторонние люди отдавали ему разбитую вазу, треснувшую тарелку, трехногий стул, выщербленный кувшин, старую миску, комод без ручки. Все уже испорченные вещи, в окружении которых он любил жить, спасая их от пренебрежения мира, как другие подбирают бездомных кошек и собак.
Однажды, когда они гуляли по пляжу, он нашел выброшенную на песок деревянную фигуру, когда-то украшавшую нос старого корабля, — XVII век, определил Уолтер, — выбеленное водой изображение женщины с отбитым носом и круглыми и гладкими, как у Памелы Андерсон, грудями, бесстрашно рассекающими высокие волны.
— Вселенная преподнесла тебе подарок, — предположила Грейс.
— Я всего лишь очищаю природу от мусора, — ответил он. — Вот и все. Я тут, чтобы собирать золотую пыльцу. Просто я вижу то, что другие могут видеть только в том случае, если умеют.
Он познакомил Грейс со своими друзьями. Грейс нервничала. Он так молод, а она такая старая. Но прошел слух, что она Грейс Солт, та самая, знаменитая, жена миллионера. Та, о которой писали в газетах, что она пыталась задавить любовницу мужа. Разве она не сидела в тюрьме? И она наверняка богата. Так много было самых разнообразных факторов, что обычные суждения здесь вряд ли годились. Но все равно большинство из них считали ее вполне милой теткой, хоть и с туманом в голове. Всем им было под тридцать, и все они были выпускниками школы искусств или курсов джазовой музыки. Они держались вместе в слишком захламленном потребительском мире, созданном для них родителями. Грейс была милой, красивой, улыбчивой. Она сделала их друга счастливым, и вот теперь у него персональная выставка в Нью-Йорке. Небольшие вспышки зависти и желчи иногда мелькали на их с Уолтером горизонте, как падающие звезды на ночном небе, но не часто.
Глава 17
У «Булгари» ими занималась дама-итальянка средних лет в превосходном простом костюме и с безукоризненно уложенными волосами. Они сидели в мягко освещенной кабинке, где все внимание этой леди принадлежало только им и где подавали чай с миндальным печеньем. Если она хотела показать им какое-нибудь украшение, то слегка кивала ассистентке, приветливой красивой девушке со стройными ногами, пусть и не такими, как у Дорис, и нужная вещь появлялась в считанные минуты. Конечно, фирма не видела ничего невозможного — хотя это и очень необычно — в том, чтобы связаться с леди Джулиет и выяснить, не хочет ли она продать тот совершенно уникальный экземпляр, которым владеет. Фирма не возражала выступить посредником — настолько они заботились о клиентах — и могла взять небольшие комиссионные за услуги. Конечно, если леди Джулиет не захочет какое-нибудь украшение взамен. В этом случае, естественно, никаких комиссионных. Но Барди с Дорис должны понимать, что это все равно, что просить мать отдать любимое дитя на усыновление и вряд ли осуществимо.
Им сказали, что ожерелье леди Джулиет называется «Египетское колье». Очень специфическое изделие в стиле начала семидесятых. Природные мотивы — например, цветы лотоса — заключены в геометрические формы. Весьма серьезное отступление от традиционного стиля Булгари.
— Это просто замечательно, — радостно прочирикала Дорис, хотя на самом деле практически не слушала.
— Проникновение египетского стиля в наше культурное сознание, — внезапно заметила ассистентка, — эта, если можно так выразиться, экстремальная стилизация в комбинации с яркой естественной окраской — произошло после того, как в начале семидесятых выставка сокровищ Тутанхамона произвела фурор в Европе. Это примерно как завоевание Наполеоном Египта двести лет назад. Никто не знал, почему это делают, просто делали, и все.
Ее начальница приподняла бровь, и девушка, вспыхнув, замолчала.
— Оно мне очень нравится, — проговорила Дорис. — Несмотря на предысторию.
