Татьяна Ковалева - Чаша любви
Присев возле тумбочки, я выбираю для Саши тапочки. Запахиваю халат, прячу сахарные коленки. Тапочки выбрать не просто: нога у Саши, смотрю, чуть не в два раза больше моей. Те, что давали Константину, почему-то не хочу предлагать. Тапочки Луки тоже мелковаты. Нахожу какие-то — без задников.
Опять спохватываюсь: я же забыла нового гостя представить! Что это со мной сегодня творится! Конечно — сплошные потрясения!
Легонько касаюсь рукой его плеча, говорю тетке:
— Это Саша.
Тетя подает ему руку. Он пожимает ей самые кончики пальцев.
«Какой же он большой! Я не заметила этого вчера. Или это рядом с тетей? Да и я была вчера на каблуках».
— У нас скоро обед, — говорит тетя. — Я приглашаю… То есть, мы приглашаем, — она кивает на меня.
— Нет, нет! — отказывается Саша. — Я не надолго. Минут на пять, если не прогоните. Ждет машина.
«Его ждет машина. Кто он?.. Военный? Милиционер? Главный конструктор какого-нибудь завода? Или чиновник из мэрии».
Тетушка, не скрывая некоторого разочарования, ретируется на кухню. Я все еще несколько смущена; веду Сашу в свою комнату, прикрываю дверь.
Он с неподдельным интересом осматривается:
— Здесь живет Муза?
«Звезда», — едва не срывается у меня.
— Уютно, — оценивает Саша. — И со вкусом… Хороший вид из окна. Много книг…
Он внимательно смотрит на меня.
— Вчера вечером я подумал: почему бы нам не встретиться вновь?
— Да, конечно… — едва сдерживая волнение, отвечаю я, но ответ мой какой-то неопределенный — он не определяет моего отношения к его словам, к его осторожному предложению.
Взгляд Саши становится рассеянным. Саша тщится понять смысловую окраску моего ответа.
Прихожу ему на помощь, или, вернее, поправляю себя:
— Хорошо, Саша! Но как вы нашли меня?
Он опять улыбается:
— Вычислил вот.
Слышу, как под дверью дефилирует тетушка. Ей, видно, крайне любопытно знать, о чем здесь говорится. Но вряд ли она улавливает что-то, кроме отдельных слов.
Взгляд Саши задерживается на пишущей машинке.
«Я забыла убрать ее в шкаф».
Подхожу к столу:
— Хочу познакомить вас. Эрика — моя подруга и кормилица…
Саша легонько проводит рукой по каретке, потом — по клавиатуре. Клавиши отзываются чуть слышным радостным позвякиванием.
— Вы пишите? — он удивлен.
— Да. Толкалась я в разные двери. Но открылась эта…
Постойте! — Сашу как будто осеняет. — То-то мне показалась вчера знакомой ваша фамилия. Я, кажется, даже что-то читал из вашего! Сейчас, сейчас, припомню… Да, вот! Балерина-отравительница? На обложке балетные туфельки и химическая формула синильной кислоты.
«Надо же! Он и в химии понимает…»
Я, однако, польщена.
А Саша смотрит на меня как будто другими глазами. Проводит рукой по столу — осторожно, даже можно сказать нежно — словно ласкает.
И говорит:
— Вот, значит, за каким столом пишутся ваши книги.
Мне приятно его внимание к моему столу, к моей пишущей машинке.
Саша приветливо улыбается Эрике. Она — ему. Она, злодейка, всем приятно улыбается, когда на нее светит солнце, когда каретка поблескивает.
Я изумляюсь: ревность вдруг шевельнулась во мне…
— А вы? — спрашиваю.
— Что? — не понимает Саша, отрывает взгляд от Эрики, которая так старательно строит ему глазки.
— Кто вы?
— Ах, это… Я — «Синяя птица».
— Вы — птица?..
Он смеется (он хорошо, уверенно держится!):
— Простите, Елена! Полная голова мыслей, впечатлений от знакомства с вами… «Синяя птица» — это фирма такая. Зарубежный туризм. Разве вам не попадалась на глаза наша реклама?
— Да, кажется… — отвечаю я, хотя реклама «Синей птицы» мне, и правда, ни разу не встречалась.
— Сейчас многие ездят в Милан или Барселону, или на Канары…
Слышу, как тетя открывает входную дверь. Зачем? Вроде, звонка не было. Или она увидала в окно кухни, что идет Константин?
«Нет-нет! Только не это!»
Через секунду я разгадываю маленькую хитрость тетушки: она, кажется, добивается сквозняка — чтобы тот приоткрыл дверь моей комнаты. Тетушке невероятно любопытно, о чем между нами разговор.
Но дверь моя не открывается. И не потому, что так уж плотно прикрыта, просто сквозняк получается в другую сторону. Я слышу, как потянуло по ногам; слышу, как загудело тихонько в щели под дверью. Вижу: всколыхнулись занавески.
Тетя уходит на кухню ни с чем.
— На Канары? — переспрашиваю я. — По нынешним временам, Саша, вы большой человек.
Забавляюсь своей мыслью:
«Он во всякие времена большой человек. Рост у Саши — дай Бог каждому!»
Лицо Саши становится серьезным:
— Я так не думаю. Во всяком случае — к этому не стремлюсь. Уж коли все так переменилось в мире, просто стараюсь жить своей жизнью.
— Жить своей жизнью, — тихо повторяю я, словно пробуя фразу на вкус (это из меня высовывается литератор), потом добавляю: — Это как будто так просто и в то же время здесь скрыт глубокий смысл.
Саша кивает:
— Однажды умнеешь и начинаешь ценить каждый свой день… Жалеешь об упущенном…
Я смеюсь:
— Вы, видимо, эпикуреец.
— О, совсем немного. Когда крепко становишься на ноги, из тебя уже трудно сделать фаната.
Тут я вспоминаю свои вчерашние мысли: Саша очень быстро думает. По-моему, это нормально для мужчины. И еще — он думает на один-два шага вперед. Поэтому я все время его чуть-чуть недопонимаю. Приходится переспрашивать. Вот, про фаната, например, — здесь он явно рванул вперед. Но часто переспрашивать — это значит показаться дурой. Или — глухой. Ни то, ни другое, понятно, меня не устраивает.
Поэтому «фаната» я замалчиваю.
Тетушка не выдержала мук. Заглядывает в комнату:
— Может, хотя бы чаю?..
И глядит, глядит на Сашу…
Улыбочка у нее сладенькая такая!
Я фыркаю в душе: «Ну, старуха! Любопытство погубит тебя!»
А вслух подхватываю:
— Действительно, чай у нас хороший, ароматный! Вы любите «Lipton»?
«Догадалась ли тетка спрятать торт? Это же теперь кладбище, а не торт, — кладбище Константиновых иллюзий! Надо бы записать; можно использовать где-нибудь».
Саша взглядывает на часы:
— Нет, спасибо! Мне уже пора.
А сам стоит на месте.
— Нет, спасибо! — дублирую я и в упор гляжу на тетку; я ее по существу выталкиваю взглядом.
Тетка неохотно отступает в прихожую, но дверь оставляет чуть-чуть приоткрытой.
Саша с удовольствием смотрит на меня. Любуется, что ли? И молчит. Он умеет молчать значительно. Говорят, это дар. А ко мне прилипает мысль: ты так мало времени провела сегодня у зеркала. Эта мысль подтачивает мою уверенность. Я гоню ее — прилипчивую, неотвязную, — а она все подтачивает и подтачивает…
