Розамунда Пилчер - Дикий горный тимьян
Вглядываясь в темноту, где с трудом можно было различить его лицо, она сказала:
— Я не хотела, чтобы это случилось.
— Зато я хотел, — сказал Оливер, а она подумала, что ей надо бы рассердиться, но теперь уже слишком поздно. Потому что теперь она уже хотела этого.
Много позже — а она знала, что это было много позже, потому что она слышала перезвон каминных часов, которые пробили два, — Оливер поднялся на локте и склонился над Викторией, ища в темноте пиджак, чтобы достать из кармана сигареты и зажигалку. Язычок пламени на секунду осветил небольшую гардеробную, потом в ней снова воцарилась благодатная темнота, и виден был лишь кончик горящей сигареты.
Она лежала на его полусогнутой руке, положив голову ему на оголенное плечо.
— Хочешь, будем строить планы?
— Какие планы?
— О том, что мы будем делать завтра. Ты, я и Томас.
— Разве я еду с вами?
— Конечно.
— Разве я сказала «да»?
Он засмеялся и, поцеловав ее, сказал «да».
— Я не хочу больше страдать.
— Не нужно так бояться. Тебе вообще нечего бояться. Просто небольшой отпуск, перемена обстановки. Много смеха. Много любви.
Виктория не ответила. Ей нечего было сказать, мысли ее путались. Она только знала, что в первый раз с тех пор, как он оставил ее тогда, она снова обрела чувство покоя и умиротворенности. И завтра или послезавтра она уедет с Оливером. Она снова доверилась ему. На радость или на горе. А вдруг в этот раз что-нибудь да получится. Вдруг он переменился? И теперь все сложится иначе? Если он сумел так сильно привязаться к Тому, то есть вероятность, что он сможет отнестись серьезно и к другим людям. Понять, что такое верность и постоянство, что такое любовь. Но как бы там ни было, жребий брошен. Назад дороги нет.
Она глубоко вздохнула, но вздохнула скорее от сумятицы в голове, нежели оттого, что чувствовала себя несчастной.
— Куда же мы поедем?
— Куда ты захочешь. Интересно, есть ли пепельница в этом темном чулане?
Виктория, протянув руку, нащупала пепельницу, которая, она знала, стоит на тумбочке, и протянула ее Оливеру.
— Как называется место, о котором ты лепетала, когда так упорно старалась не поддаться страсти и уклониться от любовных объятий? То место, которое описывается в «Орлиных годах»?
— Бенхойл.
— Хочешь туда поехать?
— Но это невозможно.
— А почему бы и нет?
— Это же не гостиница. Мы не знакомы с людьми, которые там живут.
— Я знаком. Виктория, святая простота.
— Что ты хочешь сказать?
— Я знаком с Родди Данбитом. Мы встретились два года назад. Сидели рядом на одном из унылых обедов, устроенных телевидением в честь получавших премии писателей. Он был награжден за его последнюю книгу, а мне вручили пустяковую статуэтку за телесценарий о Севилье. Но не в этом дело. Главное, мы сидели там в окружении безмозглых старлеток и алчных, как акулы, агентов и радовались тому, что судьба свела нас вместе. К концу вечера мы уже были друзья до гроба, и он изо всех сил приглашал меня в Бенхойл. До сих пор я еще не воспользовался его приглашением, так что, если хочешь, мы вполне можем поехать к нему в гости.
— Ты это серьезно?
— Вполне.
— Ты уверен, что это были не пустые слова, которые люди говорят друг другу после приятного вечера, а потом начисто забывают или даже жалеют о сказанном до конца жизни?
— Нет-нет, он не из тех, кто бросает слова на ветер. Он даже дал мне свою визитную карточку этаким старомодным манером. Я могу найти его телефон и позвонить.
— Ты думаешь, он вспомнит тебя?
— Конечно, вспомнит. Я скажу, что хотел бы приехать к нему погостить на несколько дней с женой и ребенком.
— Не кажется ли тебе, что гостей получится слишком много? Да, к тому же, я тебе не жена.
— Тогда я скажу, что еду с любовницей и ребенком. Он будет в восторге. В нем есть что-то раблезианское. Он тебе понравится. Он очень толстый и всегда чрезмерно, но вежливо навеселе. Во всяком случае, так было в тот вечер к концу обеда. Но даже в пьяном состоянии Родди Данбит в десять раз обаятельнее, чем большинство мужчин, трезвых как стеклышко.
— Сазерленд далеко, и ехать туда придется долго.
Оливер воткнул сигарету в пепельницу и потушил ее. Он снова перегнулся через Викторию и поставил пепельницу на пол. Она почувствовала, что улыбается в темноте, и сказала:
— Ты знаешь, я думаю, что с гораздо большим удовольствием поеду в Бенхойл, чем куда бы то ни было.
— Ты забыла еще кое-что упомянуть. Ты едешь в Бенхойл со мной.
— И Томасом.
— Ты едешь в Бенхойл со мной и Томасом.
— Ничего лучше я и вообразить не могу.
Оливер нежно положил руку ей на живот; медленно-медленно его рука заскользила вверх по ее телу, а потом легла на маленькую обнаженную грудь.
— А я могу, — сказал он.
5. ВОСКРЕСЕНЬЕ
В середине февраля пришли зимние холода. На Рождество было солнечно, а в Новый год тихо и тепло, и все последующие зимние дни текли медленно и безбурно, с небольшими дождями и легкими морозцами. «Наверное, нам повезет», — говорили не очень сведущие люди, однако пастухи и фермеры с гор, умудренные опытом, думали иначе. Они приглядывались к небу, принюхивались к ветру и знали, что худшее еще впереди. Зима просто притаилась. Она выжидала.
Настоящие морозы грянули в начале месяца. После этого пошел снег, затем подули штормовые ветра. «Пришли прямо с Урала», — говорил Родди Данбит, прислушиваясь к завыванию пронизывающего ветра с моря. Море стало серым, свирепым и мрачным, как аспидно-серый мокрый шифер; волны прибоя с белыми гребнями набегали на песчаный берег Кригана и оставляли длинную полосу самого разного мусора: старые коробки из-под рыбы, порванные сети, спутанные веревки, пластиковые бутылки из-под моющих средств, резиновые покрышки и даже изуродованные башмаки.
Холмы стояли, укутанные белой пеленой снега, вершины их терялись во мгле бушующего в небе бурана. Снег несся из всех долин и полей и оседал на землю, образуя высокие сугробы, которые блокировали узкие дороги. Овцы в своих тяжелых зимних шубах еще могли переносить такой буран, но коровы искали спасения в углах загонов, сложенных из камня, и фермеры дважды в день подвозили туда корм на тракторах.
Привыкшие к суровым зимам местные жители ожидали их каждый год и воспринимали как неизбежное зло. Обитатели небольших ферм и отдаленных коттеджей на малых холмах на время оказывались полностью отрезанными от мира. Но за толстыми стенами домов и с внушительными запасами торфяных брикетов зимняя стужа была не страшна, тем более что в каждом доме всегда было вдоволь овсянки и корма для скота. Жизнь продолжалась. Красный почтовый фургон ежедневно объезжал горные долины, крепкого телосложения домохозяйки в резиновых сапогах и трех шерстяных кофтах выходили из дома покормить кур и вывесить белье на леденящем ветру.
