Светлана Лубенец - Любовь из легенды
– С ума ты сошла, – зевнув, недовольно пробормотала Ольга. – Не знаю, как у вас там, в Москве, а у нас в каникулы все спят часов до одиннадцати…
– Так ведь и всю жизнь можно проспать! – как всегда, очень убедительно заявила Маша и решительно сдернула с нее одеяло. – Вставай!
– Вот интересно знать, – Ольга с завистью посмотрела на сопящую на кресле-кровати Александру, – почему ты сестрицу не будишь? Жалко родную кровиночку?
– Мне тоже интересно знать, у кого неприятности, у нее или у тебя?
– Какие у меня неприятности? – Ольга моментально вскочила с постели, решив, что спросонья действительно забыла что-то важное.
– У кого фотографию амфибии украли?
– Фу ты! Напугала! – выдохнула Ларионова и тут же снова улеглась в постель, решив заснуть назло этой сумасшедшей Машке, но глаза почему-то совершенно не желали закрываться. Тогда Ольга села, спустив босые ноги на пол, и сказала: – Уверяю тебя, Калинкина еще и не думала просыпаться, несмотря на все катаняновские неприятности. Давай позвоним ей попозже, а!
Маша с обиженным видом пожала плечами, и Ольга, чтобы загладить неловкость, решила расспросить москвичку о Добровольском.
– Маш! Ты лучше расскажи, как вы… как у вас… ну, словом, как у тебя все получилось с нашим Пашкой… раз уж мы все равно не спим…
Если сравнить данный разговор двух девочек с шахматной партией, то Ольгин вопрос можно было бы приравнять к рокировке в длинную сторону. Она ловко подменила один обсуждаемый объект другим, да еще таким, о котором Машка готова была говорить очень долго, уходя от фрекен Бок все дальше и дальше, в самую длинную сторону.
– Я сразу, еще на платформе вашего вокзала, заметила, что он на нас запал, – моментально забыв про чужие проблемы, отозвалась Маша. – День, правда, еще сомневалась, на кого: на меня или на Александру, но уже на дискотеке все стало ясно.
– Что именно? – осторожно, чтобы не сбить с рассказа москвичку, спросила Ларионова.
Маша улыбнулась так довольно, как улыбалась кошка Амалия в Ольгином сне, когда облаяла ее и отогнала от аквариума.
– Стало ясно, что моя сестрица его заинтересовать не может, поскольку ему не нужны легкие победы.
– И как ты сразу умудрилась это вычислить?
– Так это же у него на лице написано!
– По-моему, ничего у него там не написано, разве что родинка над губой будто нарисована, – не согласилась Ольга.
– Ты не понимаешь! Не зря я хочу быть менеджером, причем, может быть, как раз по подбору персонала в фирмы. Я людей насквозь вижу! Я сразу увидела на ихтиандрообразном лице одного из ваших Ихтиандров, то есть на Пашкином, скуку, когда он смотрел на девчонок.
– Ты хочешь сказать, что раз ему понадобилось каких-то четыре дня, чтобы уломать тебя пойти с ним на концерт, то это и есть трудная победа?
– С чего ты взяла, что он поверил в свою победу? Я ему сказала, что мы с Александрой давно мечтали побывать в Октябрьском зале и что неплохо было бы, если бы он отдал ей свой билет, поскольку сам он в Питере живет постоянно и в этот зал всегда успеет.
– А он что?
– А он сразу стал вилять. Это, мол, последний концерт какой-то заезжей группы, что он давно мечтал увидеть ее живьем, что нам с Александрой он завтра же купит другие билеты и т. п. и т. д.
– А ты?
– А я стала говорить, что пусть тогда идет на эту группу с братом, а мы с Александрой и без него можем купить себе любые билеты.
– А он?
– А ему крыть было больше нечем, и он начал откровенно меня уговаривать.
– И ты тогда уговорилась?
– Ничего подобного! Тогда я стала предлагать ему сводить в Октябрьский Панасючку или любую другую нашу девчонку.
– Слушай, Машка! Я ничего не понимаю! Нравится тебе Павел или нет?
– Очень даже нравится, – смущенно опустила глаза Маша, и было такое впечатление, будто до этого с Ольгой разговаривал совсем другой человек.
– Так чего же ты… Зачем его мучила?
– Я же тебе уже сказала! – Маша опять приобрела решительный и независимый вид. – Если бы я сразу согласилась, то в зал-то мы, конечно, сходили бы, но после он вряд ли куда-нибудь меня пригласил. Ему бы стало скучно со мной, как с остальными.
– И сколько времени ты собираешься таким образом дурить ему голову?
– По-моему, таким, как Павел, это наверняка надо делать всю жизнь, – весьма печально предположила Маша.
– А ты уверена, что тебя настолько хватит? Это ж нужна сумасшедшая сила воли!
– Ну… пока мы в Питере, я уж точно продержусь, а за жизнь, конечно, не ручаюсь. Да и что загадывать на всю жизнь? Мы скоро уедем. А ты ведь знаешь поговорку: «С глаз долой – из сердца вон!» И между прочим, еще совершенно неизвестно, кто из нас охладеет первым, он или я.
– Да-а-а, – протянула Ольга. – Я не устаю тобой восхищаться, Машка! Но ты все-таки скажи: что ты чувствуешь при всех этих твоих с Пашкой играх? Неужели тебе хорошо? Неужели не хочется просто любить без всяких премудростей?
– Еще как хочется, – вздохнула Маша. – Но если я выбрала Павла, то иначе, к сожалению, нельзя. Между прочим, он ведь даже и не догадывается, что я его сама выбрала… – Она опять вздохнула, а потом лукаво посмотрела на Ольгу: – Это небось твой Сашка уже прослезился и в любви признался по полной программе.
Ольга мгновенно покраснела так, что защипало в носу и ей отчего-то самой захотелось плакать.
– Можешь не отвечать! – расхохоталась в полный голос Маша. – Все и так ясно! Я еще вчера все просчитала, когда вас на лестничной площадке увидела. У Сашки было такое лицо, будто он только что продал тебе душу!
– А у меня? – улыбаясь сквозь сладкие слезы, спросила Ларионова.
– У тебя? – Маша, на минуту задумавшись, смешно сморщила носик. – А у тебя – будто тебе уже выдали аттестат о среднем образовании с пятерками по всем предметам.
Тут уж Ольга не выдержала и тоже громко рассмеялась.
– Вот противные! Поспать не дадут! – возмутилась разбуженная шумом Александра и села на кресле-кровати. – О чем хохочете, когда нормальные люди спят?
– Тебе, Сашка, это будет неинтересно, – подмигнула Ольге Маша. – Мы все больше о любви. А ты… спи спокойно, дорогой товарищ!
– Подумаешь! – хмыкнула Саша. – Да я с Антошкой могу в любой момент помириться… когда захочу. Просто я пока не хочу. А так… ему только свистни…
– Вот когда свистнешь, тогда и допустим тебя к нашему важному разговору, а пока и не пристраивайся. – Маша демонстративно повернулась к сестре спиной и обратилась к Ольге: – Ну вот! Теперь, по-моему, можно наконец позвонить Калинкиной.
– Вот тебе телефон, – Ларионова поставила на колени темпераментной москвички аппарат, – а вот Галкин номер, – и она нацарапала на обложке старой тетради цифры, – звони сама. Пусть вырванная из волшебного сна Калинкина на тебя собак спустит, а не на меня.
