Вера Колочкова - ...и мать их Софья
Пока Мишка звонила в милицию, пока искала Машкину фотографию, Соня сидела, не раздеваясь, на кухне, выпрямив спину, уставившись в никуда.
Нет, это происходит не с ней. Такого с ней просто не может произойти. Чтобы все вот так, сразу, и в одной точке...
Потом они с Мишкой долго сидели в дежурной части, вспоминая всех Машкиных подружек и телефоны своих знакомых, и что-то еще без конца у них спрашивали и писали какие-то бумаги... В какой-то момент Соня, вынырнув из своего вязкого, затуманенного валерьянкой сознания, вдруг увидела себя со стороны: перепуганная, уже не-молодая женщина в нелепых джинсовых молодежных бриджах, в щегольских сапожках, в модной курточке прекрасного абрикосового цвета... Неужели это она? Жалкая, дрожащая... Ее устроенный, удобный, комфортный мир улетал от нее с сумасшедшей скоростью, оставляя после себя растерянность, отчаяние и страх.
Вернулись домой глубоко за полночь, где их ждала взволнованная Сашка.
Сидели втроем на кухне, курили. Даже Мишка, всю свою сознательную жизнь не курившая, вдруг схватилась за сигарету. Вдохнула дым, надсадно закашлялась. Соня сидела, будто неживая. Ей казалось, что она смотрит по телевизору какой-то знакомый детектив, что сейчас, в конце фильма, уже все разъяснится и можно будет выключить телевизор и спокойно лечь спать...
– Мам, а может, отец приезжал, забрал Машку?
До нее не сразу дошел смысл Сашкиного вопроса. Она долго смотрела на нее, соображая, никак не могла сосредоточиться.
– Нет, зачем она ему...
– Ну как зачем? Просто соскучился! Приехал и забрал! А завтра обратно привезет! Мам, давай, иди спать! Завтра все выяснится!
– Нет, зачем она ему... – тупо повторила Соня свою фразу. И тихо добавила: – Она же не его дочь...
– Что?!
Сашка с Мишкой в ужасе уставились на нее.
– Мам, что ты говоришь... – тихо и испуганно прошептала Мишка. – Не надо, мам...
Сашкины глаза, напротив, загорелись любопытством.
– Ну ты даешь! А отец-то знает? А кто тогда Машкин отец?
– Да, Игорь знает... Я тогда приехала из Сочи, я там влюбилась, ну, вы понимаете... И захотела оставить ребенка.
– А я помню... – тихо сказала Мишель. – Когда тебя надо было забирать из роддома, отец так напился, я его никогда таким не видела... Надо уже было за тобой ехать, а я его в чувство никак привести не могла. Я тогда думала, он от радости...
– Да кто, кто отец-то?
В Сашкиных глазах было столько неуемного бесстыдного любопытства, что Соня вдруг встрепенулась и грубо заорала на дочь:
– Да какое тебе дело? Отстань от меня! Не лезь!
Сашка вздрогнула, придвинулась к матери, обняла за хрупкие плечи.
– Ну прости, прости меня ради Бога...
Соня, уткнувшись в Сашкино плечо, наконец заплакала, впервые за весь этот тяжелый вечер. Плакала тяжело, с надрывом. Ей казалось, что она сейчас выплачет все нутро и никакая валерьянка ее уже не спасет. Они почти насильно уложили ее в постель, сознание выключилось само собой, будто где-то кто-то нажал на неведомую кнопку отбоя.
– Слушай, Мишка, а ведь об этом надо в милиции рассказать... Выходит, у Машки где-то отец есть. А вдруг это он ее украл?
– Не знаю... – Мишель глубоко задумалась, растирая ладонью лоб и щеки. Она так устала сегодня, целый день работала, без завтрака, обеда и ужина. – Ничего не соображаю...
Рассвет застал сестер спящими за кухонным столом. За окном громко пели птицы. Апрельский день обещал быть ярким и солнечным.
ИГОРЬ
Он любил дорогу. Состояние сосредоточенности всегда успокаивало, мысли начинали течь прямо и четко, как серая полоса асфальта. Машина, которую он подрядился перегнать, оказалась новеньким «жигуленком» последней модели, все в ней еще поскрипывало и притиралось, резвилось и просило скорости, словно молодую резвую борзую впервые вывезли в лес, на охоту, и она рвет поводок, быстрее просясь на волю.
Хорошо... Не то что его разбитая древняя колымага, старая загнанная лошадь, спотыкающаяся на каждой колдобине.
Чего это его на метафоры потянуло? Так, пожалуй, скоро и стихи писать начнет... А что? Поживи-ка столько лет с неземной женщиной, которая смотрит сквозь тебя, совсем не чувствует и не ощущает тебя, а просто героически терпит, как необходимый жизненный атрибут...
Он и жил. Сначала был влюблен до безумия. Как же, не от мира сего девушка, эфир. А он такой простой, грубый, приземленный. Но девушка оказалась достаточно жизнеспособной, сумела-таки все для себя удобно устроить! А как же? Тихий, спокойный, покорный муж, внимания и любви не требующий, дома редко бывающий, озабоченный добыванием хлеба насущного – отец троих детей как-никак. Прямо как в анекдоте про слепого глухонемого капитана дальнего плавания...
Да все бы ничего, он бы и терпел! Если б не эта история с рождением Машки, то и был бы до конца своих дней тихим, спокойным, покорным, нелюбимым... Другие на себе еще и не такие кресты несут! Но когда Соня, приехав из Сочи, через месяц сообщила ему новость о своей беременности, что-то вдруг затормозило в нем, перевернулось, и с бешеной скоростью пошел отсчет в обратную сторону. Она даже не удосужилась приврать, схитрить как-то по-женски, пощадить его самолюбие! Ходила после отпуска с отрешенным видом, со счастливыми глазами, светилась вся от приятных воспоминаний... Ну да, человек весь в счастье, в облаках витает, а тут извольте переживать, что муж о ее беременности подумает! Машку он, конечно, принял и разыграл как по нотам роль счастливого отца, но маховик внутри его все крутился и крутился в обратную сторону, все быстрее и быстрее...
Вообще он особо и не претендовал никогда на семейную постель. Неприятно, знаете ли, когда тебя просто терпят, отдают супружеский долг. Лучше уж совсем не надо! Были у него, конечно, женщины на стороне, а как же, конечно, были! Когда тебя не ждут дома к ужину, даже и к завтраку тоже не ждут, что ж остается?
А с Элей произошло все как-то сразу и вдруг, словно все сошлось в одной точке: его внутренний маховик уже раскрутился с такой силой, что выбросил его прямо на эту девчонку, полную Сонину противоположность: маленькую, кругленькую бусинку, незаметную серую мышку, от одной мысли о которой сердце становится большим и теплым, а губы сами собой расползаются в глупейшей улыбке влюбленного по уши мужика. Все случилось, как случилось. Значит, так и должно быть. Правду говорят, что когда Господь закрывает одну дверь, он тут же открывает другую. Значит, дверь в его прошлое закрыта. Навсегда.
Самое удивительное, его не мучило ни чувство вины, ни чувство долга – его верные сопровождающие на протяжении стольких лет его странной семейной жизни.
Дочери взрослые, они уже сами себе дорогу найдут. А любить их он будет всегда, где бы они ни были. Чтоб любить детей, не обязательно находиться рядом с их матерью.
