Инна Туголукова - Собака мордой вниз
И Соня, забыв, как тащилась по необъятной территории с тяжелой сумкой и в мокрых ботинках, вновь пришла в лирическое настроение.
Администратор порхнула метровыми ногтями по кнопкам клавиатуры и проникновенно сказала:
– Десять восемьсот.
– Простите? – безмятежно переспросила Соня.
– Десять восемьсот, – приветливо повторила администратор.
– В каком смысле?
Дамы за стойкой обменялись мимолетными взглядами, долженствующими означать, что судьба послала им испытание в виде очередного тормоза, но профессиональной выдержки не потеряли.
– Ваша фамилия Образцова? – терпеливо, как с умалишенной, заговорила вторая дама. – На ваше имя забронирован номер на трое суток. Корпус с одноместными номерами сейчас на ремонте, поэтому вам предоставлен двухместный. Стоимость его в сутки, без питания, но с парковкой, три тысячи шестьсот рублей. Если умножить эту цифру на три, получится десять восемьсот. Но зато с вами могут жить еще три человека.
– Вы хотите подселить ко мне еще троих?! – ужаснулась Соня. – Господь с вами!
– Только тем и спасаемся, – вздохнула дама. – Мы уже давно ничего не хотим. Это вы при желании можете поселить у себя в номере членов семьи…
– Но я приехала одна!
– Тяжелый случай, – завела глаза администратор, и Соня предпочла отнести ее реплику на счет своего одиночества.
– Я что, должна заплатить эти деньги? – уточнила она.
– А кто, по-вашему, должен оплачивать ваше здесь пребывание?! – изумились дамы. – Самойлов Михаил Алексеевич?
Кто такой Михаил Алексеевич Самойлов, Соня не знала, но догадывалась, что платить за ее проживание он в любом случае откажется категорически. Уж если Даник не заплатил… Впрочем, думать об этом было неловко да и некогда, поскольку недоумение на лицах терпеливых дам грозило вот-вот смениться совсем другими эмоциями.
– Что-то я сегодня не в форме, – пробормотала Соня, шаря в сумке в поисках кошелька и мучительно соображая, как выкручиваться из нелепой ситуации, поскольку и денег таких у нее с собой не было, и отдыхать ей уже расхотелось.
– Бывает, – сдержанно согласились дамы.
И надо было повернуться и уйти, чувствуя спиной недоуменные взгляды и наплевав на них с высокой колокольни. Но что-то ее удержало – что, интересно? – и Соня, глубокомысленно изучив содержимое кошелька, небрежно, как ей показалось, произнесла:
– Пожалуй, я пока заплачу только за сутки…
– Как вам удобно. Но если завтра до двенадцати часов вы не внесете деньги, номер придется освободить…
В номере, который, по Сониным представлениям, ну никак не тянул на три тысячи шестьсот рублей в сутки – хотя что она знала о номерах? – царил унылый казенный дух, и изгнать его своими скудными пожитками не представлялось возможным. И все-таки Соня попробовала. Сменила мокрые ботинки на удобные шлепанцы, расставила в ванной комнате целую батарею тюбиков и флакончиков, а на прикроватную тумбочку положила привезенную из дома книгу Павла Санаева под названием «Похороните меня за плинтусом» и подивилась невольному созвучию с собственным унылым настроением.
Зачем она здесь, в этом дурацком доме отдыха? Кого пытается обмануть? Чего ждала от этой поездки? «Стоматолог посадил девушку в кресло и вырвал сумочку». А девушка мечтала о голливудской улыбке. И где этот чертов Даник? Захлебнулся хлоркой в бассейне? Ударился тыковкой о гирьку в тренажерном зале?
– А вот и я! – провозгласил не тем будь помянут Даник, картинно нарисовавшись в дверном проеме, прекрасный, как Адонис: волосы, влажные после душа, глаза сияют, брови вразлет, сильные плечи, широкая грудь – и далее по списку.
– Ах! – должна была воскликнуть по сценарию восхищенная Соня и пасть с разбегу на широкую грудь. Но она только молча смотрела на него.
– Ну чего ты, старушка? – удивился Даник. – Обиделась, что мы в разных номерах? Но пойми, бывают же обстоятельства! У тестя рядом дача, ты же знаешь. Он здесь играет в бильярд. Да он меня уничтожит! В порошок сотрет, если узнает, как я тут развлекаюсь. Ты этого хочешь? Мы должны быть осмотрительными. Зачем же шутить с огнем? Я вынужден подчиняться его правилам, пока он сильнее меня…
Он посмотрел на ее несчастное лицо и лукаво прищурился:
– И потом, старушка, с тобой же нельзя спать в одном номере!
– Почему же это? – нахмурилась Соня.
– Да потому что ты храпишь как сапожник, – захохотал Даник и закружил ее по комнате.
– Я храплю?! – отбивалась сердитая Соня. – Что ты выдумываешь?! Никогда в жизни…
– Храпишь, храпишь, – веселился Даник. – Так, что стекла дрожат. С присвистом, хрюканьем, хлюпаньем и чмоканьем.
– Ах ты!.. – задохнулась Соня. – Да я тебе сейчас…
Но он уже приник к ней под новый свитер, нежный и пушистый. И руки у него были такие холодные, что Соня задрожала. А может, она дрожала от страсти. Мгновенно вспыхнув, Соня загоралась как спичка и уплывала, тонула в волнах наслаждения.
Но на сей раз «утонуть» не удалось – слишком стремительными оказались атака и триумф победителя. «Что это было?» – хотела язвительно осведомиться Соня, глядя на довольное лицо Даника, но сдержалась, ибо недавно узнала ответ, совсем случайно, сама того не желая.
Все, как известно, познается в сравнении, а ей теперь было с чем сравнивать. Дамский угодник Костя Стариков, второй мужчина в ее жизни после Даника, первого и единственного, невольно открыл ей глаза, преподав щедрый урок плотской любви.
Оказалось, что есть на свете мужчины, думающие не только о себе, любимом, о примитивном собственном удовлетворении – увидел курочку, потоптал и отвалился, гордый своей мощью до чрезвычайности. А что там курочке перепало, кроме взъерошенных перьев и нежелательной беременности, никого не волнует. Это уж ее, курочкины проблемы. Вспрыгнули на тебя, оказали такую честь – сконцентрируйся и получи удовольствие. Кому ж охота часами париться, пока ты раскачаешься, фригидная?
Костя Стариков был изобретателен, нежен и терпелив. И «процесс» занимал его не менее результата. И это было потрясающе! Соня до сих пор вздрагивала, вдруг воскрешая в памяти фрагменты той сумасшедшей ночи, – эти его слова и прикосновения, немыслимые вещи, которые с такой готовностью она проделывала с ним в постели, а теперь краснела при одном воспоминании и увлажнялась в паху, и сердце подпрыгивало к горлу и там взволнованно трепыхалось, и порхали бабочки в животе, и сбивалось дыхание. И до дрожи, до мурашек по всему томящемуся телу, до головокружения хотелось повторить чудесные прикосновения и услышать колдовские слова, и позволить себе быть бесстыжей и щедрой, дарить себя без остатка и жадно требовать отдачи – еще раз пережить все это и переживать потом снова и снова.
