Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ) - Бауэр Алика
Моего ученика звали Арсений. Мальчик лет шести с серьезными серыми глазами и шевелюрой цвета спелой пшеницы. Он ждал меня в светлой комнате-библиотеке, за большим столом из темного, почти черного дерева.
Урок проходит на удивление легко. Арсений оказался смышленым и старательным, и совсем не оправдал красочного описания данного подругой.
— Ты молодец, — говорю, убирая свои учебные пособия в потертый кожаный портфель, который вдруг показался мне убогим в этой роскоши.
— Вы так говорите, потому что мои родители вам платят?
Я улыбнулась. Искренне.
— Нет. Я действительно так считаю. Смотри, — провожу пальцем по странице его тетради. — Ты выполнил шесть заданий из десяти правильно. Для первого раза это прекрасный результат.
Его лицо озаряет счастливая, застенчивая улыбка.
И чего я так боялась?
Я позволяю себе выдохнуть от облегчения и поднимаюсь с места как раз в тот момент, когда дверь в библиотеку бесшумно открывается.
— Добрый день, надеюсь, мы вам не помешали? — раздается женский голос, мелодичный и уверенный, словно колокольчик, отлитый из чистого серебра.
— Нет, мы как раз закончили, — отвечаю, застегивая кнопку на портфеле и поднимая глаза.
Я почти не вижу статную блондинку в белоснежном костюме в ноги которой бросается мальчишка.
Все мое внимание приковано к нему.
Это он… Точно он!
Не призрак из прошлого, не смутный образ из снов. Плоть и кровь. Его глаза, те самые, в которых я когда-то тонула, сейчас скользят по мне с легким, ничего не значащим любопытством постороннего человека.
В белой рубашке с расстегнутым воротником, темные длинные волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб, и те же черты лица, отточенные годами.
Мир сужается до размеров этой комнаты, а потом и вовсе рушится у меня под ногами.
Портфель выскальзывает из ослабевших пальцев, и папка с конспектами с глухим шлепком падает на паркет, рассыпав по темному, начищенному до зеркального блеска дереву белые листы.
— С вами все в порядке? — спрашивает он. Его голос. Глубже, взрослее, бархатистей, но тот самый. Он наклоняется, чтобы помочь собрать бумаги. Его пальцы, длинные, уверенные, с широкими костяшками, случайно касаются моих. — Мы нигде с вами не встречались? — он поднимает на меня взгляд.
— Н-нет, — выдавливаю. — Маловероятно.
Я почти выхватываю папку из его рук, чувствуя, как предательски дрожат мои пальцы.
— Арсений молодец. Очень способный мальчик для своих лет, — бросаю я его матери, стараясь избегать встречи со взглядом его отца, который прожигает меня насквозь. — До свидания.
Я почти бегу по бесконечному коридору, не оглядываясь, но чувствуя на спине его взгляд. Он был топливом, заставлявшее мои ноги двигаться быстрее.
Он смотрел на меня и не узнал. Снова.
И самое страшное в том, что где-то глубоко внутри шевельнулось что-то теплое, живое и запретное.
Что-то, что я закопала в себе двенадцать лет назад и приказала никогда не вспоминать.
Глава 2
«— Перестань! — смех вырывается предательски звонко, а тело само стремится быть ближе, вжимаясь в его твердые мышцы.
Его пальцы замирают на моих ребрах, и смех обрывается на полувздохе. Мир сужается до его зрачков, до тишины, пульсирующей между нами. От его взгляда по коже пробегает горячая волна, и каждая клеточка замирает в сладком предвкушении.
— Ты прекрасна, — шепчет он, и эти слова почти не слышны ушами. Их чувствует вся моя кожа. Они стекают по ней медовой теплотой, заставляя сердце биться чаще.
Касаюсь кончиками пальцев шрама на его подбородке.
— Хочу запомнить это, — тянусь за телефоном.
На экране включенной камеры я: растрепанная, с пылающими щеками и сияющими глазами. Он в это время целует меня в висок, и в момент щелчка сердце замирает от прикосновения его губ.
— Выстави, — говорит почти командным тоном.
— Счастье любит тишину.
— Давай лучше кричать о нем, — его шепот раздается у самых губ.
Публикую. Надоело ото всех прятаться.
Он целует меня в ладонь у большого пальца – прямо в родинку. Как всегда он делает, прежде чем накрыть мои губы своими.»
Просыпаюсь резко. Шум дождя за окном действует убаюкивающе и так и манит вновь опустить голову на подушку, но все равно заставляю себя встать с кровати. С силой тру виски, отгоняя ненужные воспоминания, пока сонно плетусь на шум.
На кухне разворачивается привычный ад. Воздух - сплошная смесь парфюма из перегара и пота. Отец, пьяный в стельку, с грохотом передвигает стулья, смахивая на своем пути все, что попадается под руку. Стеклянный кружка с грохотом падает и разбивается на осколки. Рядом уже валяется опрокинутая корзинка. Буханка хлеба лежит в грязи, которую он натащил на ботинках. В его руке, словно продолжение тела, болтается полупустая бутылка водки.
Младший брат, ростом уже выше нашего отца, пытается его урезонить.
— Пап, дай сюда, ну хватит уже! — голос звучит раздраженно с толикой отчаяния, пока он отбирал алкоголь.
Не сразу, но Леше это удается, и он уводит отца с кухни. Тот что-то невнятно бормочет, спотыкаясь о собственные ноги.
Смотрю на утренний хаос.
М-да. Утро начинается не с кофе.
Как же все достало… Даже сил беситься или удивляться произошедшему не осталось. Молча принимаюсь за уборку. Подбираю осколки, вытираю грязь. Каждое движение уже отточенное, почти автоматическое. Это был уже третий такой спектакль на неделе, а ведь сегодня только пятница.
За спиной слышатся шаги Леши.
— Уложил? — спрашиваю, не оборачиваясь, продолжая собирать землю из цветочного горшка.
— Вырубился, как только голова коснулась подушки.
Без сил опускаюсь на стул.
— Так дальше нельзя. Надо кодировать.
Леша тяжело падает на соседний стул, проводит руками по лицу.
— Да, после смерти мамы он совсем сдал…
Алкоголь словно ржавчина, которая годами разъедает нашу семью.
Все началось с сокращения на работе. Мне было шестнадцать, Леше только стукнуло восемь. Сначала это были «невинные» пятничные посиделки в гараже, откуда мама волокла его домой, обвешанного пьяными обещаниями. Потом пятница растянулась на всю неделю. Мама долго боролась, вытаскивала его из драк, выплачивала долги, пока однажды не сломалась. Она поставила ультиматум: «Если не бросишь, пить начну я». И он не бросил. И она сдержала слово. Так в семнадцать лет я поняла, что мне не на кого надеяться, кроме себя. Мои родители утонули, и я тащила их на себе, боясь захлебнуться сама. И, наверное, так и сделала бы… если бы не мой младший брат и еще один человек из моего прошлого.
— Когда у тебя зарплата?
— Не, Лер, в этот раз мимо. У самого проблемы.
Ничего не говорю, только тяжело вздыхаю.
«Проблемы» брата обычно пахли новым дорогим парфюмом и перегаром от коктейлей в модных клубах.
— Ладно, я кое-что отложила. Думаю, хватит на клинику.
Черт. Деньги… Они были бы так кстати. Помимо кодировки отца надо и за коммуналку заплатить, да и жить на что-то. А вчера… Вчера я так бежала от призрака своего прошлого, что позабыла обо всем на свете, включая оплату. По-хорошему, нужно сегодня же явиться в тот дом и напомнить о себе. Я не гордая. Но я лучше отдам все на свете, чем еще раз явлюсь в дом Макаровых.
Тишину разрезала трель дверного звонка.
— Я открою! — Леха первым срывается в места.
Сижу прислушиваясь.
— Вам кого? — донесся из прихожей голос брата.
И тут глухой, трескающийся звук. Звук, от которого у меня внутри все Бросаюсь в коридор, цепляясь за стены, потому что ноги стали ватными. В дверном проеме, заполнив его собой, стоят двое. Огромные, с квадратными челюстями и пустыми глазами. Леша лежит на полу, скорчившись, и тихо постанывает, прижимая к лицу ладони, сквозь пальцы которых сочиться алая нить крови.
