Однажды ты пожалеешь (СИ) - Летова Мария

— Не стоит, — с привычным ленивым весельем советует Данияр. — Я скоро тебя опять поцелую.

— Я против.

— Злюка…

Его ладонь ложится на мою коленку и гладит.

Особенность его ладоней — они чуть шершавые. Сначала мне это не очень понравилось, а потом эта несовершенная текстура стала для меня чем-то очень узнаваемым. А затем как-то незаметно перестала быть несовершенной и стала особенной.

Я никогда не скажу ему об этом. Я не делаю ему комплименты.

Не хочу этого — этой близости, уважения. Я не собираюсь становиться для него идеальной. Он понял это давным-давно, и я с удовольствием об этом напоминаю. Даже сейчас, когда умышленно закидываю ногу на ногу, чтобы сбросить тяжелую ладонь со своей коленки.

Мы не виделись три дня, но давать понять, что думала о нем, и не один раз, я также не собираюсь. Это будет означать, что у меня есть от него какая-то зависимость, а мне это не нужно. Если она и есть, я от нее избавлюсь, потому что мои планы на жизнь — уехать из этого города и никогда не возвращаться. Сделать то же самое, что и мой брат. Я никогда об этом не забываю.

Осадчий был в командировке. Год назад он получил диплом и сразу же начал работать в семейном бизнесе. У его отца — свой автосалон, у дяди — сеть ресторанов. Он планомерно погружается в дела, перенимает опыт.

Его машине — две недели. Он обновил ту, на которой ездил с тех пор, как мы познакомились, заработав на новую упорным трудом в отцовском бизнесе.

Разумеется, им все гордятся.

Мы встречаемся уже два года…

— Чем занималась? — интересуется Дан.

Свернув козырек, я отвечаю:

— Записалась на курсы минета.

Я чувствую на себе его веселый взгляд.

— Ты и так на высоте, — заверяет Осадчий.

Обстановка в моем доме подняла внутри достаточно желчи, чтобы поддеть:

— Может, у тебя просто опыт маленький?

Дан реагирует на мою желчь спокойствием, как и всегда. Преувеличенно задумчиво смотрит вперед, потом отвечает:

— Мне просто везет с девушками…

Всех его девушек я знаю поименно. Разумеется, тех, с которыми у него случались сколько-нибудь длительные отношения. Их было две: одна — в школе, вторая — в университете. Дан расстался с ней через неделю после того, как мы познакомились. Я с удовольствием распространила информацию о том, что он впервые меня поцеловал, находясь далеко не в статусе «свободен».

Это не был каприз, просто его бывшая меня дико раздражала. Когда Осадчий о ней говорил, то всегда делал это с уважением. С раздражающим гребаным уважением.

Дан бросает на меня взгляд, параллельно ведя машину.

Свет уличных фонарей на пару секунд ложится на его лицо, высвечивая знакомые черты. Сегодня он слегка растрепанный, от этого кажется только красивее.

Тряхнув головой, я подаюсь вперед и кладу ладонь Данияру на ширинку, то есть демонстративно плюю на то, что машина движется. Чуть сжимаю пальцы, чтобы у него не возникало сомнений в том, к «кому» я обращаюсь:

— Я все-таки соскучилась.

Осадчий тихо натурально шипит. Накрывает мою ладонь своей и убирает мою руку с паха. Подносит к губам, несерьезно обещая:

— Получишь по заднице…

Он касается губами костяшек. Слабая щекотка пробуждает на коже мурашки. В животе она тоже возникает. Мягкий укус не менее приятен. Тепло губ заставляет на секунду забыться и прислушаться к ощущениям. Почти не дышать.

Я хочу вырвать руку, но Дан не отпускает. Сильнее сжимает мою ладонь, и пусть это длится всего пару секунд, я готова разозлиться, ведь я не приемлю хоть какого-либо принуждения. Он это знает, но все равно не отпускает. Две чертовых секунды. А потом Дан разжимает пальцы.

Место укуса горит, я тру его, чтобы избавиться от ощущений. Я не хочу этой щекотки. Ни на коже, ни в животе.

В заведении, где нас ждут, два года назад мы и познакомились. Точнее, познакомились снова. Мы знали друг друга с детства, наши отцы когда-то были партнерами, но Данияра Осадчего я не видела много лет, как и он — меня.

Я выросла, и он тоже.

Дан старше на год; в детстве эта цифра никак не принималась в расчет, но не в девятнадцать.

Он пялился на меня весь вечер, при том что находился в компании своей девушки. Я тоже пялилась и не скрывала этого. Лучшая защита — нападение, но я пялилась не поэтому. Я не ожидала, что он стал таким…

Мы попали в одну компанию, и в конечном итоге Осадчий подошел поздороваться. Он попросил мой инстаграм (принадлежит компании Meta, признанной экстремистской и запрещенной на территории РФ) и написал той же ночью.

Воспоминания из головы выбивает сигнал въехавшей вслед за нами на парковку машины. Не реагируя, Дан спокойно паркуется. Мы выходим из салона в уличную духоту, и минимум одежды очень облегчает мне жизнь.

Заглянув в телефон, я смотрю на Данияра, который обходит капот машины и движется на меня многообещающе.

Я не успеваю запротестовать или еще как-то выразиться — Дан сжимает ладонями мое лицо и целует с языком, буквально проглотив мои губы.

Я успеваю открыть глаза до того, как он заглядывает в мое лицо. Это было непросто, веки стали весить по килограмму.

— Я предупреждал, — произносит Осадчий, задев мои губы своим дыханием.

Я демонстративно обвожу их языком.

На губах Дана появляется улыбка. Он питает тягу к моим провокациям, и я не знаю, чего хочу больше — давать их ему или лишать его их.

Мне стоило бы выбирать второе, но я слишком пристрастилась к этим вспышкам азарта в его глазах, от этого я на себя злюсь.

Мы поднимаемся на крышу заведения, на большую веранду, где сегодня выступает какой-то стендапер, и прямо у двери сталкиваемся с Платоном — младшим Осадчим. У них с Даном разница в один год. Они похожи внешне, но характерами — нет. В отличие от Платона, Данияр не доставлял своим родителям хлопот никогда. Он — как тот самый старший ребенок из древних сказок, они существуют.

— Привет… — улыбается Платон Данияру, а мне лишь скупо кивает.

Я ему не нравлюсь. Как хорошо, что я никогда и не пыталась ему понравиться, так что никакого разочарования.

Мне плевать на чувства Платона Осадчего, плевать на его мысли или его недовольство. И я обожаю демонстрировать ему это. Неимоверно обожаю портить его розовые очки безупречности, через которые он смотрит на мир. Платон считает себя лучше меня, правда, теперь мы оба понимаем, что это не так. Я знаю один его секрет. Достаточно грязный. И я уверена, Платон бы продал душу за то, чтобы этим секретом завладел кто-нибудь другой.

— Привет, — Дан хлопает брата по плечу, потом сжимает этой рукой мою талию и притягивает ближе.

Я кладу руки ему на плечо.

— Я думал, ты сегодня отоспишься, — замечает Платон. — Всю ночь за рулем…

Переведя на меня взгляд, Дан бормочет:

— Не спалось…

Я успеваю поймать взгляд, которым Платон проводит черту по моему лицу, — колючий и холодный. В ответ я растягиваю губы в улыбке и поднимаю подбородок.

Глава 3

Мы проходим к столику, за которым уже собралось человек восемь.

Все это — компания Осадчих.

Мой парень здесь любимец. Он умеет вызывать к себе уважение, ничего специально не делая. Это его природная способность или наследственность, а может, исключительность. И он своих обожателей никогда не подводит. Всегда оправдывает их ожидания, их мнение о себе. Его ответное уважение — это не единорог. Данияр уважает много кого, не стесняясь, и он знает, что я не уважаю никого…

На мне — взгляды, как всегда.

В основном сдержанные. В открытую сказать, насколько меня здесь не любят, вряд ли кто-то посмеет. Вот уже два года свое отношение ко мне все эти люди выражают молча.

Данияр усаживается на диван и тащит меня следом.

Я не сопротивляюсь — падаю к нему на колени и обнимаю за шею. Осадчий кладет ладонь на мое бедро, чуть подавшись вперед вместе со мной, протягивает руку парню, который для рукопожатия почти перевесился через стол.