Анонимные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

— Печенье с предсказанием, — слабо говорит Раф, грустная улыбка растягивает его губы. — Почему я не додумался до этого?

Мама верила в судьбу так же сильно, как в Бога. Но в то время как она была довольна тем, что никогда не видела и не слышала большого человека в небе, она постоянно искала доказательства того, что судьба существует. Она искала их повсюду. Гадание на таро за пять долларов у цыганок на ярмарке, маленький брелок с бильярдным шаром с номером 8, прикрепленный к ключам от дома.

И чертово печенье с предсказаниями. Мама жила ими, каждый вечер после ужина она открывала одно, аккуратно разворачивая маленькую полоску бумаги, словно это был ценный артефакт. Она находила смысл в любом туманном пророчестве, которое оно содержало, а затем работала над тем, чтобы подстроить и изменить свою жизнь в соответствии с ним.

И именно печенье с предсказанием в своё время привело её из Нью-Йорка в Дьявольскую Яму, штат Вашингтон.

Ищите надежду там, где воздух солёный, а скалы крутые.

Она любила этот грёбанный город, потому что думала, что это её судьба — начать здесь жизнь. Интересно, сгорбившись в цыганской повозке или трясясь над своим бильярдным шаром с восьмёркой, она когда-нибудь понимала, что этот город станет смертью и для неё.

Следующим опускают моего отца. На его гроб накинута пурпурная вуаль, а сверху сложены его зеленые с золотом одеяния. Снова начинаются рыдания, громче, чем в случае с мамой. Я поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к морю, чувствуя, как каждая пара глаз Висконти прожигает мне спину.

Я знаю, о чём они все думают. Смерть моего отца знаменует новую эру для Коза Ностры, и она начинается с меня.

Нового Капо Дьявольской Ямы.

Когда я смотрю на рыбацкие лодки и грузовые суда, покачивающиеся на волнах внизу, я понимаю, что чувствую на себе и другие взгляды. Я поворачиваю голову направо, мой взгляд простирается через кладбище на другую сторону небольшой дороги, где на автобусной остановке толпится народ.

Моя челюсть сжимается.

Грёбаные местные жители. Одни сидят на скамейке, другие прислонились к телефонной будке, скрестив руки. Все смотрят, как моих родителей опускают в землю, и, судя по их взглядам и яркой одежде, никто из них не пришел выразить своё почтение.

Я встречаюсь взглядом с пожилым мужчиной. Его лицо обветренное и изможденное, как и у всех рабочих, которые всю жизнь боролись со стихией в порту внизу. На нём кирпично-красное пальто и желтый шарф, и через несколько мгновений он растягивает губы в дерьмовой ухмылке.

Мой отец всегда говорил, что мой характер отличается от характера моих братьев. Их гнев горит медленно, как свеча, и его легко погасить, тогда как мой подобен фейерверку. Подожги мой фитиль, и я взорвусь через несколько секунд, не задумываясь о непоправимом ущербе, который я причиню. Ты порочен, сынок.

Отличная черта для Капо.

Нет.

— Анджело, убери, блять, пистолет, — шипит мне на ухо дядя Альберто, внезапно появляясь рядом со мной.

Я даже не помню, как вытащил его из-за пояса, не говоря уже о том, чтобы направить на самодовольного ублюдка через дорогу. Но теперь толпа разбегается, как потревоженная стая голубей, выкрикивая панические слова, которые теряются в шуме разбивающихся волн и ветра.

Я оглядываюсь назад. Епископ Франциск замолчал, женщины Висконти перестали рыдать, и все смотрят на меня либо с сочувствием, либо с гневом, либо в замешательстве. Все, кроме Рафа и Габа, чьи руки лежат над пистолетами на поясах. Раф ловит мой взгляд и слегка качает головой.

Не лучшая идея, брат.

Несмотря на то, что я стою в нескольких метрах от своих мертвых родителей с чертовым пистолетом в руке, я издаю смешок.

Если бы Анджело прыгнул со скалы, вы бы тоже это сделали?

Мама спрашивала моих братьев об этом каждый раз, когда я заманивал их в какую-нибудь глупую историю, когда мы были моложе. Сжигали старый сарай или подрезали тормоза на наших велосипедах, чтобы посмотреть, кто быстрее доедет от нашего дома на вершине холма до озера у подножия.

Их ответ не изменился. Да.

— Они здесь, чтобы убедиться, что он действительно мертв, — рычу я.

— Нет, они здесь, чтобы мельком увидеть человека, который придет ему на смену, — дядя Альберто встает передо мной, загораживая мне вид на местных жителей, набивающихся в грузовики и легковушки, и сжимает мою челюсть. В его глазах — коктейль из гордости и печали. — Не могу дождаться, чтобы увидеть, что ты сделаешь, Порочный. Ты заставишь своего отца гордиться тобой.

Мышца моей челюсти напрягается под подушечкой его большого пальца, и в конце концов он отпускает меня. Положив сильную руку мне на плечо, он ведет меня обратно к могиле, и епископ Франциск воспринимает это как знак продолжать.

На могиле стало ещё больше цветов. Дядя Альфредо вставляет бутылку виски Клуб Контрабандистов специального выпуска, а рядом со мной дядя Альберто снимает со своего запястья Rolex и бросает их туда.

— Я выиграл их у старого ублюдка много лет назад. Твой старик никогда не был силен в покере, — он поворачивает шею, чтобы посмотреть на Рафа. — Не знаю, откуда у тебя талант, парень.

Настала моя очередь. Я не опускаюсь на колени, как это было с мамой, вместо этого я наклоняюсь над гробом, держа в руке его чёрные чётки. Цепочка из бисера дважды обернута вокруг моего запястья, крестик раскачивается на ветру, как маятник.

Он никогда не снимал их.

Пока я не снял их с него.

Я делаю паузу, сжимаю крестик в ладони и засовываю его обратно в карман брюк. Когда я поднимаю глаза, мой двоюродный брат Данте пристально смотрит на меня с другой стороны могилы.

После отпевания земля падает на мою маму тяжелыми ударами, каждый шлепок звучит более окончательно, чем предыдущий. Я поворачиваюсь обратно к морю, как раз когда начинают падать первые капли дождя.

Достаю чётки из кармана и подношу к губам.

— Прости меня, отец, — бормочу я в холодный металл, когда капля дождя падает на мою щеку, — ибо я согрешил.

Рядом со мной появляется Раф. Вскоре за ним подходит Габ. Позади нас все спешат к ряду ожидающих машин, укрываясь от дождя зонтиками и псалтырями.

На горизонте сверкает молния.

Бог пытается сокрушить меня.

— Это как в сцене из Короля Льва, — бормочет Раф в воротник своей рубашки, засунув руки в карманы.

— Всё, на что падает свет, это твоё королевство, или что-то в этом роде. Это всё твоё, брат.

Я смотрю вниз на своё предполагаемое королевство. Скрипучий порт слева и маленький городок, приютившийся в углублении утеса справа. Затем я поворачиваюсь, чтобы посмотреть дальше по побережью, на темноту Дьявольской Лощины, а затем на Бухту Дьявола, которая, даже сквозь туман и дождь, освещена, как грёбаная рождественская елка.

— Я не хочу этого.

Слова срываются с моего языка, как я и предполагал.

Раф ударяет меня по спине, сильно, как будто мы не стоим на краю обрыва очень ветреным утром.

— Это большая ответственность, брат мой. Но если кто и подходит для этой работы, так это Порочный Висконти.

— Мой рейс в Лондон через двадцать минут, и я не собираюсь возвращаться.

Тишина пронзает ветер. Она оглушительна. В конце концов, я встречаю суровый взгляд брата, под его пристальным взглядом у меня сводит челюсть. Он приподнимает бровь, ища глазами след веселья, но, в отличие от него, я не шучу.

Габ, как всегда, ничего не говорит.

— Ты не вернёшься в Дьявольскую Яму?

Я не вернусь в эту жизнь.

Я не объясняю. Вместо этого я киваю в сторону одинокой машины, всё ещё стоящей на обочине. Водитель Рафа опускает окно и нетерпеливо смотрит на нас. Рядом с ним под деревом припаркован мотоцикл Harley Davidson Габа.

— Идите на поминки. Я догоню вас в другой раз.

Вена на виске Рафа пульсирует, его взгляд горит от всех вопросов, которые он не задает. Отвернувшись к морю, я засовываю чётки обратно в карман и провожу костяшкой пальца по мокрой бороде. Через несколько мгновений влажный хруст гравия под ногами говорит о том, что мои братья ушли. Только когда рев мотоцикла Габа исчезает за пределами слышимости, я возвращаюсь к могилам родителей.