Минутку, пожалуйста (ЛП) - Доуз Эми

Он из тех парней, кто редко улыбается. Сначала я подумала, что с моей стороны это может показаться осуждающе, ведь у него, вероятно, много забот. Черт возьми, он может лечить смертельно больного пациента или искать лекарство от плотоядного вируса, о котором остальной мир даже не подозревает. Я хотела дать парню поблажку за его решительно неприветливое отношение к миру, потому что… он горячий! Горячим парям такое разрешается — в аспирантуре этому не учат, а следовало бы.

Но в те моменты, казалось, что его гнев направлен на меня. Я могла бы поклясться, что он, просканировав весь кафетерий, встречался со мной взглядом, и его лицо угрюмого мудака принимало убийственное выражение. Странно! Я все ждала, что мужчина подойдет, думала, что, возможно, это какая-то извращенная прелюдия, но тот всегда лишь наблюдал за мной издалека, как тигр, преследующий добычу. Такое нервировало.

И, черт возьми, должна признать, это было… довольно жарко! Мой Бабник Pro40 получал хорошую тренировку от этих гребаных взглядов.

Сердитый красавчик в халате опускает свое гигантское тело на сиденье напротив меня, все время хмуро глядя на еду на подносе. Несчастный сэндвич, плотно завернутый в пленку, поддерживает оскорбленное яблоко. Даже на его бутылке с водой нет конденсата… должно быть, она теплая.

Бедный мудак-красавчик-доктор с унылой едой.

Фыркнув, он срывает пленку и вскрывает пакетик с низкокалорийным майонезом.

Я морщу нос.

Что за зверюга предпочитает низкокалорийную бурду майонезу?

Я нерешительно отпускаю торчащую из пирога вилку и вытираю потные ладони об обтянутые джинсами бедра, пока тот мастерски размазывает соус по сэндвичу, а затем выкладывает слой горчицы. Я не могу оторвать взгляд от этого зрелища, потому что, во-первых, он находится в полуметре от меня, а во-вторых, это первый раз, когда я так близко к нему, и мне нужно насладиться видом.

При такой близости его поведение, несомненно, более пугающее. Воздух вокруг него почти вибрирует от раздражения. Интересно, означают ли едва заметные морщинки в уголках его глаз, что он старше меня? Логично, если красавчик доктор. Мне двадцать семь, так что ему, наверное, лет тридцать пять, что придает ему еще большую сексуальность, потому что я всегда питала слабость к мужчинам постарше.

Однако, судя по языку его тела, мне, вероятно, не стоит надеяться, что это станет очаровательной встречей в больничном кафетерии. У него выражение лица акулы, почуявшей кровь.

Я сглатываю комок в горле. Что бы сделала Кейт в подобной ситуации? Может, поймала акулу на живца?

— Здрасьте. — Мой дурацкий голос срывается, как у тринадцатилетнего мальчишки. Я прочищаю горло и пытаюсь снова. — То есть, привет.

Из груди доктора вырывается бурчание, он подносит сэндвич ко рту и агрессивно откусывает, прежде чем, наконец, обратить внимание на меня.

Наши взгляды встречаются, и огонь в глубине зеленовато-карих глаз ошеломляет меня. Обрамленные длинными темными ресницами, они, кажется, не сочетаются с его кремовой кожей и песочно-каштановыми волосами. Квадратный подбородок украшает светло-каштановая щетина, губы полные, но не слишком. Просто… идеальные — несмотря на то, что застыли в угрюмой гримасе.

Дыши нормально. Просто сделай медленный вдох и спокойно выдохни.

Честно говоря, его присутствие подавляет меня. Это все равно, что, сидя в первом ряду кинотеатра, смотреть боевик и не иметь возможности впитать все великолепие кинематографа, потому что происходящее на экране поражает вас слишком глубоко.

Горячий доктор смотрит на меня, жуя свой обед, и это… действительно странно. Я перевожу взгляд на пирог и берусь за вилку, проталкивая зубцы сквозь крем. Мне нужно на чем-то сосредоточиться, кроме того, чтобы смотреть, как он жует.

— Как проходит ваш день? — пытаюсь снова, мои нервные клетки разбегаются врассыпную.

Он переводит взгляд с меня на мой пирог.

Откусывает еще кусочек и снова бурчит.

Доктор-красавчик что, немой? Или настолько вежлив, что отказывается разговаривать с набитым ртом?

Я слизываю крем с вилки и с чуть большей решимостью ставлю локти на стол.

— Меня зовут Линси… а вас?

Нацепляю супер-фальшивую улыбку, а он наклоняется и откусывает еще кусок, глядя на меня так, будто я только что убила всех жителей его деревни. Мой взгляд случайно падает на его руки.

Никакого кольца.

Что, черт возьми, с этим парнем? Он холост. Доктор. Горячий. Чего такой кислый?

— Вы ведь работаете здесь доктором, да? — пытаюсь заполнить тишину. Бросаю взгляд на именной бейдж, свисающий на клипсе с нагрудного кармана униформы. Там написано: «Доктор Ричардсон» с целым рядом букв после имени. Понятия не имею, что они означают, но, вероятно, несут в себе важную информацию.

Он продолжает смотреть на меня как обычно, хотя теперь мне еще более неловко, потому что тот так чертовски близко.

Определенно, никакой прелюдии.

Я ерзаю на стуле. После нескольких месяцев сидения на этих стульях пластик ощущается неприятно жестким лишь в эту самую секунду. Может, у меня защемление.

Может ли возникнуть защемление от сурового взгляда горячего парня?

Что за проблемы у этого парня? Я хороший человек, не то чтобы тот об этом знал. Но он даже не дал мне шанса показать это. То, как доктор смотрит на меня, напоминает мне обо всех парнях, которых моя сестра тайком приводила в наш дом, когда должна была со мной нянчиться. Они смотрели на меня так, словно я изгадила им весь чертов день.

На меня накатывают волны тепла. Словно я нахожусь в комнате для допросов, где над головой горит яркая лампа, от жара которой меня бросает в пот. Только вопросов никто не задает.

Почему он молчит? Это странно! И грубо. Да. Очень-очень грубо. И, черт возьми, я села сюда первой. Если человек решает вторгнуться в пространство другого человека, самое меньшее, что он может сделать, — это заговорить.

Мое терпение лопается, и тон становится гораздо менее дружелюбным.

— Я просто подумала, раз уж вы решили сесть за мой столик, не спрашивая разрешения, то будете достаточно вежливы, чтобы представиться.

— Твой столик? — хмыкает он, наконец, прерывая свое молчание, и его баритон посылает дрожь по всему моему телу.

Он откладывает сэндвич и тянется за бутылкой с водой. Я не могу отвести взгляд от его кадыка, когда с каждым большим глотком мышцы на его мощной шее движутся. Он ловит мой изумленный взгляд, поэтому я быстро засовываю в рот кусок пирога.

— Я села сюда первой, — бормочу я сквозь набитый кремом рот и в качестве доказательства указываю вилкой на бумаги, разбросанные по всему столу.

— Насколько я могу судить, ты всегда здесь, — фыркает красавчик, ставя бутылку с водой и хватая яблоко. Он откидывается на спинку стула и, прежде чем откусить, трет его о грудь. — Всегда здесь и всегда ешь пирог.

— Я не всегда ем пирог! — восклицаю, защищаясь с очередным куском пирога во рту. Иисусе… когда я успела сунуть в рот новую порцию?

Доктор смеется, но смех не достигает каменных черт его лица. Даже уголки губ не изгибаются… На самом деле это даже не смех. А еще одно ворчание.

— Эм, ладно, — тупо отвечаю я, стирая с губ крошки. А что еще я могу сделать? — Простите, я вас чем-то обидела?

Его взгляд падает на мой кусок пирога.

— Можно и так сказать.

Я смотрю на недоеденный десерт. Что могло так разозлить этого парня, что он пошел со мной на конфронтацию в больничном кафетерии? Заговорщически оглядев комнату, наклоняюсь через стол и, понизив голос, спрашиваю:

— Вы, что, хотите мой пирожок?

Откинув голову назад, он издает искренний смех — глубокий, насыщенный звук, который совершенно неподходяще отдается вибрацией между ног. Затем доктор резко замолкает и пронзает меня серьезным взглядом.

— Нет, я не хочу твой пирожок, Линси.

Я откидываюсь назад и закатываю глаза.

— Ладно, поняла… глупый вопрос. У меня голова несколько забита тем, над чем я работала. Так что, может, вы могли бы дать мне некоторую поблажку и приберечь свой неистовый смех для другого компаньона за столом.