Барбара Хоуэлл - Прогулочки на чужом горбу
— Вы живете в этом доме? — приветливо осведомляется она.
— Да, — отвечает он по-прежнему без всякого интереса. Лицо его бесстрастно. Выразительности в нем не больше, чем в гранитной стене.
— А на каком этаже?
— На шестом, — отвечает он.
Она многозначительно кивает головой, будто этот факт имеет историческое значение.
— А я на пятом, — произносит она, выдержав некоторую паузу, в которую вкладывает максимум сексапильности.
Так и есть, ее сигнал им услышан. Его левая бровь подскакивает вверх, он смотрит с высоты своего роста вниз, на нее, и встречает полный обожания, беззащитный взгляд золотистых глаз. Ах, забудь об этих предательских мешках под глазами, поверь, в ней пылает душа одиннадцатилетней девчонки. И вот, медленно, словно робкий солнечный луч, пробивающийся сквозь пелену осенних облаков, лицо ее озаряет улыбка.
— Как вас зовут? — спрашивает он.
— Джой Каслмэн, — отвечает она.
Ее имя ему ни о чем не говорит. Он не читает книг, а если бы и читал, то не дамскую беллетристику — стоит только посмотреть на его твердый подбородок.
Как же он здесь оказался, такой мужественный, хорошо одетый, респектабельный? Может, живет у приятеля, пока жена с детишками отдыхает на шикарном курорте? А может, он — шпион домовладельца с фордхэмовским дипломом? Или тоже задолжал остаток жизни и души налоговому управлению?
— А вас как зовут? — спрашивает она.
— Скотт Арнольд.
Хорошо звучит и легко запоминается. Джой Арнольд — тоже неплохо звучит. Она вновь улыбается и кажется еще более беззащитной. О, я знаю эту улыбку! Если вы женщина, как, скажем, я, то у вас возникает непреодолимое желание треснуть ей по физиономии, если же вы мужчина, вам хочется ее изнасиловать и, скорей всего, тоже треснуть. Но ничего подобного вы не делаете. А все потому, что вы уже почувствовали себя виноватым, а она уже успела набрать несколько очков в свою пользу, хотя вы об этом и не догадываетесь.
— Господи, как душно!
Она сидит рядом с ним на складном стуле, обмахивая лицо ладошкой с растопыренными по-детски пальцами, для того лишь, чтобы продемонстрировать руки — мягкие, пухлые, с гладкой кожей, на которой чуть видны прожилки вен, с красивыми, холеными, наманикю-ренными ногтями.
— Умираю от жажды, сюда бы фонтанчик, — произносит Джой и чуть-чуть высовывает язычок, показывая, как пересохло у нее во рту. Потом она замолкает — ждет, когда он переварит намек и сообразит пригласить ее выпить у него на квартире.
Она давно усвоила, что стоящие на общественной лестнице ниже могут первыми заговорить с вышестоящими, но никогда — если только они хотят, чтобы им доверяли и их любили — не должны переступать черту и навязывать свою компанию.
Я поняла эту житейскую премудрость, наблюдая однажды сцену на эскалаторе в универмаге. Две женщины, работницы универмага в сногсшибательных нарядах — негритянка и белая — ехали впереди меня и весело болтали. И я подумала: как славно, хотя бы в средних слоях расовые предрассудки утратили силу. И тут слышу, как негритянка говорит подруге: «Дай мне свой телефон. Я все узнаю и позвоню тебе. Может, вместе сходим?» Куда? В кино? На выставку? Этого я никогда не узнаю. Дело в том, что, услышав это, белая женщина — того же возраста, такая же изящная, как и ее спутница — словно окаменела, и на лице ее появилось выражение глубокой задумчивости. Ибо негритянка нарушила правила игры: нижестоящие никогда не должны первыми предлагать встречу. Это прерогатива белой. А черная должна ждать, когда ее позовут. Иначе она рискует прослыть нахальной и даже опасной, во всяком случае, отношение к ней будет настороженным.
Что же касается Джой, то она всегда придерживалась мнения, что женщины должны вести себя так, будто они в сравнении с мужчинами — существа низшего порядка. Эту заповедь мать внушила ей в числе первых, и в жизни это ей очень пригодилось. Следуя этому правилу, Джой имела потрясающий успех у мужчин — ключ от того волшебного источника, из которого сыпались хорошие обеды и наряды от Сен-Лорана, а также, в добрые времена, еженедельные массажи, зимние путешествия на Карибское море, деньги на машинисток. Потому что Джой хорошо усвоила одну вещь: за то, что мужчины считают себя более умными, инициативными, смелыми и постоянными, чем женщины, они обязаны платить. Платить, платить и платить.
— Не хотите ли зайти ко мне выпить чего-нибудь? — предлагает он вежливо, но немного свысока, что вполне естественно для мужчины его возраста и положения по отношению к одинокой сорокалетней дамочке, положившей на него глаз.
Как бы не замечая тона, она реагирует только на слова. Она тут же встает со стула, и через минуту оба пробиваются сквозь толпу вконец осатаневших жильцов. Они садятся в лифт, стены которого обшиты листами железа и окрашены в табачный цвет. Акт о техническом осмотре испещрен автографами молодого поколения жильцов.
Пока они поднимаются, он сообщает ей, что работает консультантом по бизнесу. Скорей всего это означает, что он — безработный. Но это ее не слишком волнует. Деньги у него есть — она их чует за версту.
Пока он возится с ключами, она небрежно роняет:
— А я, видите ли, писательница.
Он роняет ключи. Ура! Ей удалось произвести впечатление. Может, даже слегка напугать его.
Так же как и негры, которые поют, танцуют или занимаются спортом (я упорно продолжаю проводить аналогию с нашими собратьями по неполноценности), женщины, подвизающиеся на поприще литературы или искусства, хоть и не могут составить конкуренции белым коллегам мужского пола, всегда вселяют страх в среднестатистического белого мужчину. Страх тем больший, если у него самого есть тайные амбиции на этот счет.
Первым проскочив в квартиру и поспешно убрав пальто, валяющееся на столике в прихожей, он, не оборачиваясь к ней, спросил:
— И что же вы написали?
— Да так, четыре романа.
— Может быть, я что-нибудь читал? — несколько поуспокоившись, он снисходительно смотрит на нее сверху вниз.
Она скромно опускает глаза.
— Может быть. Один из них бестселлер.
Он озадачен. Он не сомневается, что все авторы бестселлеров — миллионеры. Тогда с какой стати она живет в этой дыре?
Она прекрасно понимает немой вопрос в его глазах. Она и сама задала бы ему аналогичный вопрос, но переходить к финансовой стороне дела пока еще рановато.
Она проскальзывает мимо него в гостиную; вся обстановка — два коричневых дивана да письменный стол, заваленный пухлыми бумажными папками с тесемками. Вдоль большой стены скатано нечто, напоминающее старинный восточный ковер. К другой прислонены три картины (не удостоились чести быть повешенными?). Повсюду беспорядочно расставлены картонные коробки, которые, очевидно, используются как дополнительная поверхность. Возле окна — большое кресло в стиле Франциска I, подлокотники и ножки которого украшены тонкой резьбой. Креслу явно недостает пары.
