Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
Затем прыгнул Берт, и довольно плохо. Он не подтянул колени к груди и вообще держал их как-то врозь, а при входе, видимо, для баланса, вытянул правую руку. В воду он вошел полусидя.
Грант, довольный собой, лениво плыл к судну, сознавая, что победил, вода освежала и отрезвляла. Он в прекрасном настроении забрался по лестнице на борт, застал там шум и крики и с недоумением узнал, что молодой негр Грин уже присудил награду Берту. Берту, гостю Ферда на борту «Леди Сьюзен»! Ферд ржал. Сначала Грант и впрямь не мог поверить своим ушам. Он знал, что выиграл, выиграл вчистую. Но молодой негр Грин настаивал на том, что человек с «Леди Сьюзен» прыгнул лучше. А он был судьей. И оставался непоколебимым. Начались дикие споры. Грант еще выпил, а потом — хотя споры, кажется, длились долго — был новый провал в памяти. В какой-то момент он послал все к черту и ушел. Он шел по пристани к отелю, ощущая, как вся на время забытая горечь из-за Джима Гройнтона вернулась к нему, а в это время Бонхэм, вышвырнув за борт сто шестьдесят долларов, произносил пламенную речь. «Хотите, хрены вы моржовые, идите и возьмите! — неистовствовал он. — Вы, куча вонючего ворья. Богатого ворья! Вы же подкупили этого говнюка. А теперь вон с моего корабля. Все вы! Немедленно!» — Даже толпа Гринов, не говоря о техасцах, не собирались спорить с Бонхэмом. Должно быть, потрясающе иногда быть большим человеком, по-настоящему крупным в физическом отношении человеком. Ну что ж, он не такой. И никогда не будет таким. Он прислушивался к топоту толпы за спиной.
Дверь номера была закрыта, но свет горел. Он постучал.
— Уходи, — сказала изнутри Лаки. — Уходи навсегда.
Грант толкнул дверь плечом, и все хлипкое зданьице зашаталось.
— Открой дверь, а то сломаю, — вполне серьезно сказал он.
Это, очевидно, повлияло. Лаки открыла. Она была в халате, а на столике стояла бутылка виски и полупустой стакан. На кровати лежала раскрытая книжка. Она сама была пьяна; глаза, когда она набиралась, становились странными и сосредоточенными.
— Ты дурак! Несчастный слюнявый идиот! Я стыжусь тебя! Мне стыдно, что я — твоя жена! Мог бы и сам понять, что эти техасские мерзавцы обманут тебя, постараются обмануть.
— Ты, значит, видела, — мрачно сказал Грант. — Дай выпить.
— Нет! Ирма видела. Я умерла бы, если бы видела, в какой нелепый спектакль тебя втянули.
— Конечно, — сказал Грант и мрачно сел на кровать. — Поэтому ты послала Ирму шпионить. О, парень! В какой счастливый брак мы вступили, а? Какой счастливый. Я сказал, дай выпить.
— Тебе хватит, — злобно сказала Лаки. — Давным-давно хватит.
— Это не тебе решать. Дай мне эту вонючую бутылку или я все разнесу! Ты слышишь? — Лаки дала бутылку. — Ты сама набралась. Я же по глазам вижу.
— На свои посмотри.
— Точно набралась. — Грант открыл бутылку и выпил чистого виски.
И опять провал в памяти. Он помнил только, что открыто обвинял ее на этот раз, ровным тоном обвинял в том, что она спала с Джимом Гройнтоном. Она отрицала, но он не помнил ее слов и аргументов. В какой-то момент она сказала: «Нет! Я говорила, что никогда другого и не скажу, так? Вот и волнуйся! Нет, я не трахалась с Джимом Гройнтоном! Хотя и следовало! Раз ты так волнуешься».
Потом он почти протрезвел, когда она сказала:
— Слушай, я ухожу! С меня хватит! Если это значит быть замужем за великим художником, я этого не хочу! Я уезжаю. Завтра. В Кингстоне есть гидроплан, я его вызову по радио! Я узнавала! Я закажу самолет и завтра улечу!
— Давай, — ответил он. — Давай, и может, Господь будет с тобой в путешествии вниз! Давай! Давай!
— Мне нужны деньги, — сказала Лаки.
— Ха! — пьяно осклабился Грант. — Никаких денег. Никаких. Сима получи. Где можешь. Но от меня ты не получишь!
— Ты сучий сын! — прокричала она. — Убирайся! Убирайся с моих глаз!
— С удовольствием, — сказал он в ответ.
Потом он брел по пляжу под прекрасными королевскими пальмами, утопая в глубоком песке. Куда идти? Светила прекрасная луна. Луна влюбленных. Утомившись, он прямо в одежде лег на песок и заснул. Когда холодный воздух разбудил его глубокой ночью, замерзшего до мозга костей и дрожащего, он закопался в песок. Куда идти? Что делать? Тридцать шесть лет от роду и уже рогоносец! Тридцать шесть лет и дна месяца брака, а уже рогоносец! Все-таки рогоносец. Зарывшись в песок от холода, он постепенно отогрелся и погрузился в сон.
Когда первые же проблески рассвета разбудили его и он поплелся обратно по глубокому песку (как, Господи, он сумел так далеко зайти!), то обнаружил, что Эл Бонхэм уже встал и был на «Наяде», готовя акваланг, чтобы искать сто шестьдесят долларов, которые он таким великолепным жестом выбросил за борт вчера вечером.
35
Эл Бонхэм, завидев бредущего по пляжу Гранта, сообразил, что его поймали. Застукали. А поскольку выпутаться было невозможно, он решил действовать так, как ведут себя все эти типы, военные и политики, в подобной ситуации: вступить с другой стороной в сговор, заключить с ней сделку. Когда Грант поднялся на борт, Бонхэм ухмыльнулся ему и сказал:
— Бери акваланг и пошли. Вон тот готов. Найдем и поделим пятьдесят на пятьдесят. Ты выиграл, — подмигнул он. — Да и вообще, с похмелья нет ничего лучше, чем погружение на тридцать-сорок футов, — добавил Бонхэм.
Грант выглядел, как на страшном суде. Белые парусиновые брюки, такие белые еще вчера, были в грязи, а сам он, хотя и пытался почиститься, весь был в песке. Даже в волосах был песок. Он приплелся, как определил Бонхэм, со стороны южной оконечности Северного Нельсона, где строили шикарный отель. Который практически достроили и который, с удовольствием подумал Бонхэм, разорит всех этих проклятых сучьих детей Гринов. Этих мерзавцев.
Орлоффски храпел внизу, пьяно отсыпаясь после бурной ночи. Бонхэм понятия не имел, со сколькими тот горбатился. А техасцы успокоились на своем корабле. Они все еще «пировали», так, кажется, они это называли, на своей лодке, когда он проскользнул в номер Кэти Файнер. Естественно, до рассвета он должен был возвратиться на борт. Это была вторая бессонная ночь, хотя он, правда, немного дремал на ней, в перерывах, пока она не будила его снова и снова (господи, ну и подстилка!). А поскольку он все равно должен быть на рассвете на корабле, то это вполне подходящий момент для того, чтобы осмотреть песчаное дно и найти деньги, пока все дрыхнут после пьянки или секса (или и того, и другого). Он все это задумал еще ночью.
Бонхэм, конечно, не предполагал, что Грант — или кто-нибудь другой — придет со стороны отеля. В этом он промахнулся. Ему следовало ожидать, думал он, что кто-то появится здесь. И именно Грант, муж Лаки. Лаки, Лаки — «приносящая счастье». Кому как, черт подери. Лаки, задница. Ему она приносила одни несчастья.
