Ли Стаффорд - Сердце на двоих
— А я-то думал, что он тебе антипатичен, — живо отреагировал Брюс.
— По-моему, я говорю не об этом. — Разговор оборвался. Брюс высадил ее около собора, и она не торопясь побрела домой мимо старинных домов по выложенной булыжником Черч-стрит, откуда было рукой подать до ее магазина. Дома ее встретила знакомая ей после смерти отца гулкая тишина, от которой на душе становилось пусто и грустно. Впрочем, сегодня ее мысли были заняты совсем другим.
Ее квартира находилась на втором этаже, и из окон открывался вид на небольшую площадь и находившийся в некотором отдалении собор. В крохотной кухне она поставила чайник, но затем передумала и сняла его с плиты. На сегодня ей достаточно чая. Она прошла в гостиную, стены которой были украшены предметами, позаимствованными из собственной картинной галереи, налила себе изрядную порцию шерри-бренди и, торопясь приняться за дело, пока не исчез запал, уселась за бюро и начала писать письмо.
"Дорогой Гиль!
Я знаю, мы расстались не лучшим образом, но забудем это — я пишу по совсем другой причине.
Сегодня я посетила Морнингтон Холл и познакомилась с вдовой вашего отца и всем семейством. Скорее всего, мне не удастся поколебать ваше безразличие, но должна вам сказать, что они находятся в состоянии сильнейшего стресса и только вы способны облегчить их положение.
Но лучше я расскажу вам про то, что представляет из себя Морнингтон Холл. Ведь вам не довелось его увидеть и вы не можете представить себе его красоту и ценность".
И тут ее руку словно подстегнуло, словно она забыла, что пишет к Гилю Монтеро, странному человеку, к которому сама так по-разному относится. Удивляясь сама себе, она с восторгом описывала прелесть оленьего парка, трудно передаваемое очарование лужаек и зеленых холмов, голубое сияние озерной глади, золотые кроны деревьев. Затем перешла к замку, напрямую не говоря о нем, а стараясь передать то настроение, которое разбудили в ее душе зрелище его благородной древности и та вереница веков и стилей, что воплотились в его облике. Она с вдохновением писала о той жизни, которой никогда не знала и лишь сегодня углядела ее кусочек, о жизни английской земельной аристократии в домах, где высокие окна открывают вид на просторы парков, где собаки спят у очагов, в поместьях, окруженных фермами, где хозяйствуют арендаторы, чьи земельные владения передаются из поколения в поколение едва не с той же поры, когда Морнингтоны получили свои владения.
Приукрашивала ли она? Или, наоборот, в точности переносила на бумагу увиденное и узнанное? Корделия и сама не смогла бы ответить на этот вопрос, но твердо знала: ни одного слова в написанном она не изменит.
"Вы не можете просто так отказаться от того, чего не знаете, — написала она в конце своего послания. — Я призываю вас сперва приехать и посмотреть. Вы для самого себя должны это сделать, и вы это сделаете, если у вас есть мужество".
Концовка получилась неуклюжей, но Корделия посчитала, что их краткое и сумбурное знакомство не обязывает ее к банальным любезностям. Поэтому она просто окончила письмо формальным приветствием: "С наилучшими пожеланиями Корделия Харрис".
Сама не знаю, зачем я все это делаю, думала она, наклеивая марку на конверт и сразу же затем отправляясь на почту, чтобы скорее отрезать себе путь назад.
И только потом, когда дело было сделано, она позволила себе осознать: если Гиль примет ее вызов и приедет, то их новая встреча почти неизбежна. Ведь Херфорд настолько мал и тесен, что даже если Гиль не станет ее специально разыскивать, рано или поздно они просто столкнутся на улице. Тут же она стала себя убеждать, что ее действия никак не были вызваны этими соображениями, когда она писала письмо, мысль о возможной встрече совсем не приходила к ней. Ведь на самом деле она не стремилась увидеть его вновь. Он был груб и высокомерен, слишком много думал о себе, а особенно о впечатлении, которое он производил на женщин. Вспомнив об этом, она ужаснулась: конечно, он истолкует ее письмо так, будто он поселился в ее сердце. И легко найдет предлог, чтобы вновь встретиться с нею.
Боже мой, как все глупо! Но что делать, письмо уже идет в Испанию, и нет никакой возможности вернуть его. Ей же лучше всего выбросить всю эту историю из головы и предоставить разбираться в своих делах Гилю и Морнингтонам. Это не ее мир — и не ее проблемы.
Октябрь незаметно пришел на смену сентябрю. Оказалось, Корделии не трудно отбросить от себя мысль о Гиле; она с головой ушла в заботы о своем магазине, стремясь придать делу больший размах. Подступающие зимние месяцы, когда деловая активность спадала, сулили ей отдых, тем более необходимый, что летом ей было не до этого.
А пока она загорелась идеей организовать при галерее небольшую кофейню, чтобы привлечь туда побольше покупателей и несколько увеличить прибыль. Конечно, на это требовался некоторый капитал, добыть который было не так легко. Но Корделия знала, что надо либо тонуть, либо учиться плавать, и решилась рискнуть. Последовали нудные и мелочные переговоры с банком, предоставлявшим ей ссуду, а затем не менее утомительные совещания со строителями, нанятыми для перепланировки помещения.
Так что Корделия была очень занята и редко возвращалась к мысли о реакции Гиля на ее письмо. Брюсу она ничего о нем не сказала, понимая, как он истолкует ее поступок. Изредка встречая его, узнавала, что никаких новых событий в деле о наследстве Морнингтонов не произошло. Оно по-прежнему находилось в тупике, и Корделия имела все основания думать, что Гиль не обратил внимания на брошенную ему перчатку.
Однако, к собственному удивлению, она почувствовала, что это ее задевает. Да, он ее раздражал, но в мужестве она ему не отказывала. А теперь ей пришлось убедиться, что этот человек, бросивший вызов едва ли не самым диким горам Европы, вместе с тем испытывал страх перед прошлым и перед неизвестностью. Что же, она переоценила его? Но как бы там ни было, больше она его не увидит.
Октябрь был на исходе, когда однажды утром в галерее зазвонил телефон. Она как раз размещала новую экспозицию, попутно приглядывая за работой штукатура, неспешно делавшего свое дело в той части галереи, где размещалась будущая кофейня. Корделия чуть не споткнулась о его инструменты, торопясь к звеневшему телефону.
— Мисс Харрис? Говорит Эвелин Морнингтон, — услышала она в трубке.
Корделия с трудом узнала этот мягкий, хорошо поставленный голос с легкой хрипотцой. Неужели у леди Морнингтон есть какие-то новости от Гиля? Но даже если так, зачем она звонит ей?
— Я понимаю, что приглашаю вас слишком поздно, но не могли бы вы приехать к нам на ужин сегодня вечером, — продолжала леди Эвелин.
