Инна Дубровская - Знакомства по объявлению
— Очень мило. Первый раз меня бьют.
— Сама виновата.
— За это и выпить можно, налей мне, пожалуйста. Кстати, закурить не найдется? — Я не курила, но сейчас нужно как можно дольше оттянуть время.
— Кажется, была пачка, подожди-ка. — Он пошарил в холодильнике и извлек нераспечатанную «Стюардессу».
«Сколько времени? Где Лерка? Если она в общежитии, то обязательно поднимет шум, так как знает, что ночью мне не у кого остаться, ну, а если ее нет…» Эдуард зажег спичку, я прикурила и удивилась про себя, как легко далась первая затяжка. Эдуард тоже взял сигарету.
— Ты должна остаться, — сквозь зубы процедил он, и я чуть не захлебнулась дымом.
Эдуард раздавил окурок и снова накинулся на меня. Я брезгливо оттолкнула его.
— В чем дело, черт побери! — крикнул он. — У тебя что, месячные?
— Нет. Но я не могу. Просто не могу. Не мо-гу!
— Ты что, не женщина? — его лицо вытянулось, челюсть отвисла.
— Женщина. Но у меня в общежитии подруга, которая будет волноваться.
— Какая подруга? А позвонить ей нельзя?
— Позвонить в общежитие? — Я усмехнулась, но смешок получился очень ненатуральным. — У нас это не принято. Я ведь всегда ночую дома, и если не приду, представляешь, что будет? Твои письма с адресом найдут сразу, не сомневайся.
До него, кажется, кое-что дошло.
— Ну хорошо, — он посмотрел на часы, — действительно, тебе, кажется, пора. Можешь уходить.
Я не спешила радоваться, но на душе полегчало. Он еще раз озабоченно глянул на часы:
— А может, все-таки можно позвонить?
— Первый час ночи, мы можем не успеть, — поторопила я.
Он переоделся, извлек из кармана ключ, и мы вышли. На свежем воздухе я вздохнула полной грудью и почувствовала себя в безопасности. Эдуард шагал рядом. Вечерняя прохлада и свежий воздух приводили его в чувство.
— Извини, я не хотел ничего плохого, — оправдывался он.
Ему захотелось сгладить все, что произошло.
— Мне жаль, что все так скверно получилось, я не хотел, честное слово. Разве я похож на насильника?
Район был незнакомым, и я поражалась своему безрассудству — черт его знает, куда меня занесло!
— Не ищи оправданий, — отрезала я. — Это бессмысленно.
— Ты меня прощаешь?
— Нет. — Регина, — чуть не захлебнулся он, — не думай обо мне плохо. Сам не знаю, что на меня нашло, но я не хотел тебя обидеть. Обязательно позвони, слышишь, обязательно!
Я не слушала его, мне хотелось поскорее сесть в троллейбус и уехать. «Какое счастье, что ничего не было!» — подумала я. На душе было гадко, хотелось поскорее отмыться от грязи и все забыть.
Вся эта история для Леры и двух копеек не стоила: одинокий мужчина договорился с девушкой, привел, а та вдруг начинает артачиться… Надо же, какая цаца! Но то, что я когда-нибудь осмелюсь так вот, с бухты-барахты, пойти на квартиру почти к первому встречному, было для нее откровением.
— Ты что, ошизела? Неужели не ясно, зачем он тебя приглашал?
— Но он так заверял…
— Дурочка, так всегда говорится: выпьем, послушаем музыку — это просто предлог.
— Я думала, он хочет показать свой дом.
— А голова-то человеку зачем дается? Всякому понятно, что ему нужно. Не хочешь — не ходи. Ты еще хорошо отделалась.
Вспоминая всю эту историю, я пыталась понять, почему я, всегда осторожная и рассудительная, так легко поддалась на уговоры? Скорее всего, это случилось от одиночества — мне так хотелось хоть кому-то быть нужной!
Вот мы и поменялись ролями. Лерка взялась залечивать мои раны. Вместе готовили еду, покупали торты и разные лакомства, а по ночам плакались друг дружке в жилетку. Сейчас мы обе в одном положении — и у нее, и у меня были серьезные проблемы в личной жизни.
— Шеколян, последняя надежда, по всему видать, не захочет больше встречаться, — жаловалась Лера. — И зачем надо было истерику закатывать? Как теперь мириться?
Кроме всего прочего, приближалась защита диплома, и наш руководитель наконец-то дал нам чертежи прошлогодних выпускников. Как назло, в разгар занятий, то ли от волнения, то ли от нездорового образа жизни, Леру все время тошнило. Ей было плохо, но откладывать работу над чертежами было нельзя.
— У меня, наверное, аллергия на черчение, — жаловалась она.
Скоро стало не до шуток, добавилось головокружение. Баба Маша посоветовала есть вареные яйца и пить крепкий чай с солью, который якобы помогает от рвоты. Но от соленого чая ей становилось еще хуже, а вареные яйца она и вовсе видеть не могла — когда разворачивала чертежи, лицо ее покрывалось пятнами, становилось не по себе.
С горя Лера сходила к Врублевскому, но утешения не нашла — писатель переживал затяжной творческий кризис. Его рожденную в муках трагедию отказывались ставить театры и печатать журналы.
— Страшное время, — жаловался Врублевский. — Потеряны все ориентиры. Мир перевернулся вверх дном.
Он зачитывал ей диалоги целыми страницами. «Какая чушь, — думала Лера. — На что он надеется?»
— Ты плохо выглядишь, — сказал ей Врублевский. — С тобой что-то случилось?
— Да, у меня душевный кризис.
Что такое «лазерный электрофотографический формоизготовитель», который проектировала Лера, она не смогла бы объяснить даже себе. Может быть, такой штуки вообще не существовало в природе — кто знает? Разобраться с пояснительными записками и чертежами было выше ее сил, терпения хватало только на бессмысленное копирование.
— Вот это страсти-мордасти! — говорила она, глядя на творение своих рук. — У меня мозги уже лезут набекрень, как мы защищаться-то будем?
— Как все, — спокойно отвечала я, — чем мы хуже?
Наша комната катастрофически захламлялась. На кроватях, стульях, полу скопились завалы из свернутых чертежей, книг, конспектов, карандашей, транспортиров и циркулей, настольных ламп и стекол для копирования. Тут же на электроплитке закипал чайник. Ели мы теперь только лежа, единственный стол всегда был занят чертежной доской.
— Какая тоска! Неужели это никогда не кончится? — Тошнота и боли в животе не прекращались, и Лера уже начинала бояться.
Почувствовав приступ рвоты и корчась от боли, встала с кровати.
— Может, это от нервов? — предположила она и пошла в ванную. Вернулась на полусогнутых ногах, совершенно бледная.
Причина Лериных недомоганий выяснилась очень скоро — Лера была беременна. Ей не хотелось верить в это — обидно и некстати. Очень некстати. Она сосредоточенно прикидывала, как быть. Однажды, еще на первом курсе, ей уже приходилось делать аборт, тогда это казалось кошмаром. Боль, страх, смятение, подавленное настроение преследовали несколько недель, прежде чем она решилась идти в больницу. Когда же все разрешилось, пережитый ужас как-то сразу отошел в сторону, забылся. Она боялась испытать такое снова и глотала пилюли, хоть часто и забывала о них, а потом принимала по две, а то и по три сразу. Кроме того, она много курила, а это ослабляло действие таблеток.
