Татьяна Тронина - Нежность августовской ночи
И что получается? Нину обманули в фирменном магазине?
Или Нина обманула его, своего мужа?
– Ну так что? – нервничал официант. – В суд теперь на меня подадите, что ли? Думаете, я ваши часы подменил?
– Да мои это часы, мои… – поморщился Глеб. – Все, вопрос закрыт.
Официант заметно повеселел.
– Всяко бывает… – добродушно кивнул он. – Да, вот еще что… Это вам просили передать.
Официант достал из кармана сотовый Глеба.
– Евгения? – пробормотал Глеб.
– Ну, я не знаю, как ее зовут, она не представлялась… Что ж вы, не помните? С вами вчера сидела. Такая симпатичная девушка. Говорила, что сейчас еще деньги какие-то передаст – для вас, но так и не вернулась… Очень была взволнована. Но я не вру, денег она точно не передавала! – опять насупился официант. – Если б я был жуликом, я бы и телефон вам не отдал!
– Успокойтесь, я вам верю, – сказал Глеб. – А она… эта девушка… вы ее знаете? Вы ее часто тут видели?
– Я? Я ее в первый раз видел. Это вы с ней говорили, а не я… Ладно, все, мне некогда… Пока-пока! – Официант убежал в зал.
Глеб вышел на улицу.
Четыре часа дня. Вдоль набережной гуляли парочки, плескалась река в гранитном ложе, солнце слепило глаза… Безмятежный август. Этот день являлся точным отражением вчерашнего.
С единственным отличием – рядом не было Евгении.
Если бы еще раз увидеть ее!
«Она ведь не просто так вчера подошла ко мне… Сказала, что я единственный из всей толпы, единственный человек в Москве, к которому она решилась обратиться. Бедная женщина. Она действительно рвалась к своему ребенку, к своему сыну… Надеюсь, я хоть чем-то смог ей помочь! Интересно, удалось Евгении увидеть сына? И почему так – в одних женщинах он есть, этот материнский инстинкт, а в других его нет… Тайна Нины в том, что она не хочет стать матерью. И не может мне в этом признаться! Бедная Нина…»
Глеб зачем-то обошел все закоулки вокруг того здания, в котором располагалось кафе.
Солнечный остров представлял собой странное зрелище, в нем соединялось несовместимое. Часть домов – роскошные новоделы под офис, блистающие мрамором и стеклом. Другие – ветхие пустующие особняки, вероятно, под снос. Модные галереи и пустыри, засыпанные битым стеклом. Роскошные авто на фоне помоек.
Говорили, что остров собираются преобразовать в единый культурно-развлекательный центр – зону отдыха то есть.
«Красивое место получится, должно быть, – подумал Глеб. – Практически в центре Москвы, недалеко от Кремля. Но земля тут – ой какая дорогая! Не всякий инвестор возьмется…»
Глеб вышел к очередному пустующему особняку.
Забор был повален, перед зданием лежал битый кирпич. Глеб подошел ближе, разглядывая лепнину на фасаде. Львиные морды, кариатиды…
Под ногами хрустнуло стекло. Глеб опустил глаза и среди мусора вдруг заметил кусок светлой ткани – нежной, прозрачной, невесомой. Странно знакомая ткань.
Глеб поднял ее. Его ладонь тоже помнила прикосновение нежной ткани.
Это была косынка Евгении – вчера, на катере, она прятала под нее свои волосы, чтобы не мешали фотографировать. Потом косынку чуть не унесло ветром, Глеб едва успел поймать ее…
Глеб огляделся. У него возникло ощущение, что Евгения где-то рядом. Стоит только повернуть голову – и он увидит ее. Хотя это бред – как она могла оказаться среди этих руин, что она тут забыла? Наверное, косынка все-таки потерялась вчера, а за забор ее отнесло ветром…
Сжимая в ладони нежную ткань, Глеб думал только о Евгении. А о Нине он забыл. Словно женщина, с которой он прожил двадцать лет, умерла.
Глеб достал телефон. Включил его. В списке исходящих звонков стоял чей-то номер, без имени. По этому номеру звонила вчера Евгения.
Глеб нажал кнопку дозвона.
– Алло, добрый день! «Урбанис-холдинг»… С кем вас соединить? – пропел сладкий секретарский голосок.
«Как звали мужа Евгении? Кажется, она вчера произнесла – Толик…»
– Соедините меня с Анатолием, пожалуйста, – вежливо произнес Глеб.
– С каким именно?
– С большим боссом, разумеется.
– С Анатолием Романовичем? – в замешательстве переспросила секретарша.
– Да. Именно с ним. – Глеб пошел ва-банк.
* * *День опять прошел впустую.
Она ни на шаг не приблизилась к цели.
Чтоб ему пусто было, Толику…
В квартире стояла тишина, пластиковые окна были наглухо закрыты. Если их открыть – в комнату полетит уличная гарь… Внизу, у дома, проходила оживленная трасса с вечными пробками.
Евгения сидела у монитора, сосредоточенно разглядывала вчерашние фотографии. Большая их часть никуда не годилась – то свет падал неправильно, то композиция неидеальна… Такие неудачные снимки Евгения сразу же удаляла. Иногда из ста кадров удавался только один. Над ним можно работать дальше.
Вот набережная – вереница сталинских домов… Почему-то от этих старых, прочных сооружений в стиле ампир веет покоем, надежностью, счастьем. Сразу вспоминаются фильмы с участием Любови Орловой. Безмятежность, чистота, уверенность. Вера в светлое будущее. «Журчат ручьи, кричат грачи, и тает снег, и сердце тает…»
Посмотришь на такой дом – и преисполняешься оптимизма…
Или вот – домик в стиле модерн, построен в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Модерн тоже завораживает. «Дыша духами и туманами, она садится у окна…» Тоже счастливое время, вернее – тоже обманчиво счастливое, и пик его приходится на тысяча девятьсот тринадцатый год.
Ограда, увитая диким виноградом, деревья по периметру небольшого дворика. Уютно – до невозможности!
Какая-то ностальгия по домам, в которых никогда не будешь жить. Ностальгия по улицам, которые никогда не станут тебе родными…
Евгения любила свой дом (несмотря на трассу под окнами), свой район, но в ней постоянно присутствовала эта тоска по чужим закоулкам. Может, поэтому она и избрала профессию фотографа – чтобы запечатлеть все и всех, чтобы любой уголок становился родным, принадлежал только ей.
«Мое. Все мое. Весь мир – мой. Потому что лишь я владею этим даром – ловить время и превращать мгновение – в вечность!»
Она считала себя самым лучшим фотохудожником Москвы. Уж чего-чего, а честолюбия в Евгении было – хоть отбавляй… Или это называется по-другому – тщеславие?
Евгения предпочитала работать в технике сепии.
Что такое сепия? Изначально так называли коричневое красящее вещество, вырабатываемое каракатицей. Но для фотографов сепия – это мягкий тонирующий коричневатый эффект. Нечто среднее между черно-белым и цветным фото.
Сепия – это декаданс. Романтическая грусть. Дух истории…
Поэтому большинство фотографий Евгении были сделаны именно так.
