Плохие парни оставляют раны (СИ) - "Айнави"

- С чего ты взял? - спрашиваю скептически.

- Фома начинает в «угадайку» играть только с теми, кто ему нравится. Подбирает татушку по первому впечатлению, - поясняет Никита.

- А если мне не понравится? Он обидится? - нахмурившись, уточняю я. Расстраивать мастера не хочется, он вроде неплохой человек, но и набивать на теле картинку, которая покажется мне неподходящей... тоже не вариант.

- Понравится, - улыбаясь, говорит Ник. - По его словам, проколов ещё не было.

- Или ему просто побоялись об этом сказать, - смеюсь я, разводя руки в стороны, намекая на габариты Фомы.

Но Ник прав. Мне очень нравится рисунок мастера: распустившийся цветок лотоса, выполненный в спокойных нежно - голубых тонах. Настойчивость, упорство, твёрдость решений и стремление к душевной гармонии - вот то, что по словам Фомы будет символизировать такая татуировка.

- Смотри, - Фома пальцем водит по шрамам. - Вот эти так удачно сгруппированы, мы их основанием цветка закроем, детали я проработаю. А вот эти, - он касается двух следов, что расположены чуть выше, - как раз попадут под два крайних лепестка. Ну как? Начнём?

- Прямо сейчас? - тушуюсь я.

- Чего тянуть? Мне тут дура - администратор с записью напутала, так у меня ещё два часа свободных, - говорит Фома, вопросительно глядя на меня.

Перевожу взгляд на Ника, он кивает, давая понять, что солидарен с Фомой. И я решаюсь.

*****

Пять дней проходят как один. Нам с Ником удаётся находить возможности, чтобы побыть вдвоём. Врём, конечно, и Диме, и Марине: говорим, что нужно в тату - салон, хотя у Фомы мне следует появиться не раньше, чем через пару недель. На самом деле мы с Ником либо едем в кафе, либо же сидим в машине, разговаривая обо всём на свете, периодически отвлекаясь на поцелуи. Ник пару раз предлагает поехать к нему, но я отказываюсь. Мне нравится, как мы проводим время, постепенно узнавая друг друга, и я не хочу торопиться, хотя Никита клятвенно заверяет, что не станет настаивать на чём - то большем. Вот только я не уверена не столько в нём, сколько в себе, не зная, смогу ли сдержать свои желания.

Вера звонит утром шестого дня. Она уже в городе, мы договариваемся встретиться в кафе в обед. Ник говорит, что подвезёт меня. Марина хочет отправиться с нами, но я её отговариваю. Кажется, она даже немного обижается, но я надеюсь, что она не станет долго дуться. Дима же одаривает нас с Ником многозначительным взглядом. Похоже, его подозрения о том, что мы с Никитой встречаемся, всё больше перерастают в уверенность. Но мне уже всё равно. В конце концов, мы не делаем ничего запретного или предосудительного.

- Всё будет хорошо, - шепчет мне на ухо Никита, крепко обнимая. Целует нежно, и так не хочется уходить от него. Отец, Вера, какие - то тайны: всё это кажется таким несущественным, когда пальцы любимого парня поглаживают затылок, а губы дарят восхитительные ощущения. С ним хорошо и спокойно, и хочется послать всё к чёрту.

Захожу в кафе, не сразу замечая отца и Веру, расположившихся за самым дальним столиком. Тётя, завидев меня, вскакивает на ноги, и, оказавшись рядом, сразу заключает в крепкие объятия. Потом оглядывает меня с головы до ног, словно пытаясь убедиться, что я цела и невредима. Поджимает недовольно губы, заметив, что я обута в старые кроссовки. Бросает на отца испепеляющий взгляд. Мне даже как - то жаль его становится: уверена, тётя, не поскупившись на красочные эпитеты, уже успела высказать ему всё, что думает о его поступке. Удивительно, насколько беспощадной в своём искреннем негодовании может быть эта хрупкая женщина.

Присаживаюсь за столик, здороваясь с отцом. Выглядит он не очень, если не сказать хреново: осунувшееся лицо, покрасневшие, видимо, от недосыпа глаза. В молодости он занимался боксом, и привычка держать себя в форме сохранилась у него по сей день. Ему редко дают больше тридцати пяти, во всяком случае, пока не посмотрят в глаза. Сейчас же он вполне выглядит на свои сорок три года.

Мы с отцом молчим. Чувствую себя неловко. Я вроде всё ещё злюсь на него, а вроде и нет, ощущая скорее усталость от затянувшейся ссоры. Мне хочется, чтобы он просто извинился: искренне, не обвиняя меня ни в чём, не пытаясь переложить с себя ответственность. И я бы со спокойной душой извинилась в ответ.

- Так, - Вера обводит нас решительным взглядом, - я пока схожу в дамскую комнату, а вы тут побеседуйте, - и, не обращая на умоляющий взгляд отца никакого внимания, выходит из - за стола.

Он смотрит на меня исподлобья, достаёт пачку сигарет, но, заметив, как я морщу нос, так и не закуривает, просто вертя её в пальцах. Наконец, как - то нервно усмехнувшись, произносит:

- Что ж, Полина, я дров наломал, мне и начинать, - поднимает на меня взгляд. - Мне жаль, дочь, я поступил по - скотски, так мужчины не поступают. Вот же, паскудство, - с каким - то глухим отчаянием в голосе, произносит он, - никогда не бил женщин, даже эту проститу... - осекается, но я сразу понимаю, что он говорит о матери, - а тебя ударил, - бросив пачку сигарет на стол, проводит ладонью по лицу устало, - и за то, что выгнал, прости. Выскочил за тобой буквально минут через пять, но тебя уже нигде не было. Простишь?

Киваю молча, потому что в горле собирается ком. Даже не думала, что мне будет так больно смотреть на отца, видя в его глазах глубокое, до черноты глубокое, отчаяние. Накрываю ладонью его руку, ощущая, как еле заметно, но всё же дрожат его пальцы. Говорю тихо:

- Ты тоже меня извини за мои слова о маме. И смерти я твоей никогда не хотела, и не хочу.

- Это радует, - издав нервный смешок, произносит отец.

- Но, - он сразу напрягается, услышав моё «но». - Как раньше уже не будет. Ты должен понять, я выросла. И в моей жизни может быть то, что тебе не нравится, но это моя жизнь. Я не хочу тебе врать, но и каждый раз так ругаться из - за неудачного экзамена или не понравившегося тебе парня...

- Полина, - голос отца тут же становится жёстче. - Ты права, конечно, но... - он резко сжимает руку в кулак, - это не просто парень... это...

- У вас всё нормально? - мы и не заметили, как вернулась Вера.

Отец тут же переводит на неё взгляд, произносит:

- Так и знал, что нельзя было разрешать ей учиться на истфаке, зря я тогда тебя послушал, - как - то обречённо выговаривает отец. - Чуял же, что всё это дерьмо ещё аукнется. Ещё когда она с Мариной сдружилась, надо было прикрывать лавочку. Блять! - отец со злостью бьёт ладонью по столику. Я подпрыгиваю от неожиданности, непроизвольно отшатываясь от него в противоположную сторону. - Не надо бояться меня, Полина, - тут же произносит он, уже гораздо более спокойным голосом. - Я себе скорее руку отгрызу, чем ещё раз ударю тебя.

- Что происходит? - слова отца заставляют вновь всколыхнуться страх, что поселился внутри после телефонного разговора с Верой. - Ты обещала мне всё рассказать, - обращаюсь к тёте.

- Лёша, - Вера как можно мягче обращается к отцу. - Иди, покури, я сама поговорю с Полей.

Он смотрит на неё с сомнением, но, затем кивнув, берёт пачку сигарет, и уходит. Вера обращается ко мне:

- Что у тебя с этим мальчиком, Поля? С Никитой?

- Да какая разница! - взрываюсь я. - Надоели, оба! Или говори уже, что происходит, или не лезьте ко мне больше! И откуда ты знаешь, как его зовут? - уже тише спрашиваю я. - Отец что ли справки навёл? - всё больше злясь, уточняю я.

Вера не успевает ничего ответить. К нам подходит официантка, ставит на стол три чашки кофе, видимо, заказанных ранее. Мне достаётся любимый капучино, посыпанный сверху корицей. Делаю глоток, успокаиваясь. Вера тем временем снимает сумку со спинки стула, порывшись, достаёт из неё фотографию. Молча пододвигает ко мне.

Фотография небольшая, чёрно - белая, немного обтрёпанная по краям. Но изображение чёткое, и я сразу узнаю отца и маму. Приглядевшись внимательнее к третьему человеку, замираю в ступоре. Если бы я чётко не осознавала, что такого просто не может быть, то с уверенностью бы сказала, что вижу Никиту: загоревшего до черноты, с выгоревшими на солнце волосами... переворачиваю фото - на обратной стороне от руки написано: «Крым. Июль 1981 г.».