Купидон поневоле (СИ) - Белозубова Ольга

— Скоро в любви признается, вот увидишь, — уставила руки в боки мать. — Потом и до постели недалеко. А там в лучшем случае несколько недель покувыркается с тобой, ты влюбишься окончательно, поверишь, сердце ему раскроешь, и… сразу ему надоешь. Плюнет он в душу тебе!

— Мама, давай закроем эту тему, пожалуйста! Не наговаривай на Рому!

— Как скажешь, — фыркнула Валентина Ивановна. — Но ты еще вспомнишь мои слова.

Она развернулась и пошла в зал. А Катя всё стояла и переваривала сказанное.

Нет, в то, что родительница наговорила об Амурцеве, не верилось. Да и кто они друг другу? Больно можно сделать, только если чувства есть, ведь так? А какие у нее чувства к Роме? Никаких. А у него к ней тем более.

Катя решила: маме не удастся испортить этот вечер. Она расправила плечи, вздернула подбородок, нацепила на лицо легкую улыбку и отправилась в зал.

Глава 26. Новый договор

Роман вез задумчивую и молчаливую Катю домой.

После того как Валентина Ивановна с поджатыми губами вернулась в зал, а следом за ней и сама Катя с показной улыбкой и потухшим взглядом, он понял, что не желает оставаться здесь ни минутой дольше.

Нет уж, раз его Карамельке тут плохо, надо вызволять, и срочно. Роман еле сдержал желание обнять и утешить ее прямо там.

Очевидно же: мать во время разговора на кухне явно не долгой совместной жизни дочери желала и не датой скорой свадьбы интересовалась.

Роман наплел, что у них билеты в театр и увел свою девочку из логова Валентины Ивановны. Понял, что всё сделал правильно, когда Карамелька наградила его благодарной улыбкой.

Он и до поездки подозревал, что легко не будет. Особенно учитывая, как бегал взгляд Кати, когда она просила его поехать к матери.

Но такое? Реальность превзошла все его худшие ожидания. Амурцев словно видел тянущиеся от матери к дочери щупальца. Валентина Ивановна буквально душила Катю, словно осьминог, подавая это всё под соусом материнской любви и заботы.

Амурцев сразу понял, что Катя пошла в отца. Ничего общего с матерью. И слава богу. А когда Плошкина-старшая окинула его неприязненным взглядом и открыла рот, окончательно в этом убедился.

Похоже, сама мать твердо верила, что знает, как лучше для Кати, начиная с выбора еды.

«Екатерина, ты на этот салатик не налегай, у тебя поджелудочная пошаливает. Дочь, может, не стоит это мясо есть, печень не обрадуется».

Амурцев надеялся, что скрип его зубов не был слышен. Ну зачем, спрашивается, готовить все те блюда, которые нельзя есть дочери?

Создавалось ощущение, что Плошкина-старшая до сих пор видела в дочери пятилетнего несмышленыша, который не выживет в этом суровом мире без матери. И пыталась это доказать в первую очередь самой себе.

Самое сложное — убедить Катю, что это не так.

Похоже, его мысли отражались на лбу в виде бегущей строки, потому что Осьминог мрачнела всё больше с каждой минутой ужина. Вскоре весь ее надменный вид словно кричал о том, что Роман пришелся не ко двору. Точнее, насколько не ко двору.

Он не сомневался: будь на то воля матери, уже бы указала наманикюренным ноготком на дверь. Но как хитрая и умудренная опытом лиса, она действовала исподтишка.

И дело было не в самом Романе, на его месте мог быть любой другой. Ни один выбранный самой Катей мужчина не пришелся бы ко двору маман без ее всесторонней проверки.

Роман вынырнул из мыслей, поправил галстук и перевел взгляд на Карамельку: та периодически вздыхала, глядя в окно на проносившиеся мимо здания.

Да уж, он ее понимал. Как тут не вздыхать? Это ж не ужин, а ходьба по минному полю получилась. Амурцев подозревал, что так выглядел каждый ужин с ней, а еще что Валентина Ивановна уже высказала свое «фи», а может, и вовсе настроила дочь против него, наговорила с три короба.

Надо что-то делать.

— Катя, — отвлек он свою Карамельку от созерцания улицы, — думаю, будет лучше, если я и дальше буду твоим парнем.

Та резко закашлялась и ошалело уставилась на Романа.

— Ну сама подумай, — начал объяснять он, — надо убедить твою маму, что у нас всё серьезно, иначе к чему все эти жертвы?

«Черт! Надо ж было так лопухнуться… Жертвы? Ну кто так о матери девушки говорит, даже если это и правда жертва?»

Впрочем, Катя, казалось, будто и не заметила этого слова, и он продолжил:

— Предлагаю появляться вместе в тех местах, где бывает твоя сестра, мама или их знакомые.

— Зачем? — всё еще не понимала Катя.

— Ну как… — почесал лоб Роман, — чтобы больше Павликов тебе не подсовывала. А то если поймет, что ты со мной рассталась, еще больше насядет. Ведь так?

— Так, — тяжело вздохнула Катя. — Ром, я напрягать тебя не хочу, возишься со мной столько. Усмирение матерей в условия договора не входит… Как я с тобой расплачиваться-то буду? — хмыкнула она.

«Собой. Твои душа и тело в качестве оплаты устроят меня на все сто процентов!» — промелькнуло в голове, и Роман тут же почувствовал, как всё его естество отреагировало приятным возбуждением на саму мысль об этом.

Что же будет, когда он наконец сграбастает ее в объятия и отнесет в постель? Бедная Карамелька, он же ее как минимум пару дней из постели не выпустит. А еще лучше — неделю. А там и до всей жизни недалеко…

Мозг тут же начал лихорадочно соображать. Что сказать? О серьезном рано, а спокойно себя чувствовать Карамелька не сможет, если будет считать себя должной. И тут его осенило.

«А что, может сработать! Так она даже еще больше времени со мной проводить будет».

— Значит, у нас будет другой договор, — подмигнул Амурцев Кате. — Поможешь мне опробовать новые методики.

Роман безбожно врал. Все его методики были давно отработаны, но Кате об этом ведь знать не обязательно?

Да и вообще, если б не держал руль обеими руками, уже бы потер ладони в предвкушении. Договор, считай, со звездочкой. Ма-а-аленьким шрифтом внизу значился пункт о безоговорочной капитуляции Кати. Он даже готов был поблагодарить Валентину Ивановну за то, что она, сама того не подозревая, лишь подтолкнула дочь в распростертые объятия Амурцева.

— Я согласна! — с воодушевлением воскликнула Карамелька и явно успокоилась.

А Амурцев вздохнул: ну как надо было затретировать дочь, чтобы она не верила в то, что ей могут что-то дать просто так, что обязательно нужно вернуть долг?

Нет уж, он высвободит Катю из пут мамаши-Осьминога. Совсем скоро Карамелька к нему привыкнет и перестанет ждать подвоха. Тогда-то он наконец признается в серьезности своих намерений.

Скорее бы. Слишком сложно быть рядом и сдерживаться.

Глава 27. Не за что

Катя с мрачным видом дожевывала третью паровую котлету, сидя за столом на кухне. Она каждый раз ругала себя, когда съедала лишнее, но чувство переполненного желудка отвлекало от тяжелых мыслей, заглушало тревогу.

Ирина Юрьевна, их главный бухгалтер, увольнялась. Не то чтобы Катя сильно расстроилась, но «старая метла» была хоть и жесткой, зато в какой-то степени предсказуемой, а вот как будет мести новая? Ходили слухи, что новым главбухом и вовсе станет мужчина. Кто его знает, как это скажется на коллективе в частности и на самой работе в целом.

Да еще и мама выносила мозг — считала своим долгом практически при каждом разговоре науськивать дочь против Романа. Сначала Катя спорила с мамой, потом порывалась сознаться, что ничего между ними нет, но сдерживалась, а затем и вовсе начала просто переводить тему разговора.

В итоге Валентина Ивановна ограничивалась вопросом, признался ли Амурцев в любви. Ехидничала и цокала языком: «Скоро, скоро, а там помнишь, что будет, да?»

Катя помнила. Но слова матери расстраивали ее намного меньше, чем так быстро бегущее время. Она с замиранием сердца ждала того момента, когда Роман скажет, что их договору конец. Прошел уже месяц с их ужина у матери.

Наверное, он относился к их встречам проще, воспринимал как часть работы. В отличие от самой Кати.