Доверься мне (ЛП) - Сквайерс Мэган

— Ну, если разрыв кисты яичника можно назвать событием. — Я всегда причисляла к мероприятиям поход в кино или театр, но, конечно, никто не купил бы билет, чтобы понаблюдать за тем, что случилось со мной на этих выходных. Хотя, вызванное обезболивающими громкое исполнение песни «Like a Prayer» в ванной, дополненное микрофоном в виде расчески и жёлтым полотенцем, намотанным в виде тюрбана вместо блондинистого парика, заинтересовало бы одного или двух зрителей. В конце концов, это Нью — Йорк. Можно заставить заплатить людей за любой бред.

— Очень жаль. Звучит ужасно. — Взгляд синих глаз Лео наполнился сочувствием. Хотя у него не было тех частей тела, чтобы он смог сопереживать моей боли, но он правда искренне пытался сделать это. — Сожалею о твоих яичниках, — продолжил он, заикаясь, как будто слова запинались о его язык.

— И я прошу прощения за то, что мы обсуждаем мои репродуктивные органы в первый день. — Я понимала, что это неподходящая тема для беседы на работе. Уверена, что нарушила все возможные виды законов о сексуальных домогательствах, просто произнося слово «яичники» в стенах его кабинета. И приготовилась к судебному разбирательству.

— Я не против обсуждения твоих репродуктивных органов, Джули. — Боже мой. Он только что посмотрел на мою грудь. — Я просто рад, что ты чувствуешь себя лучше. Есть ещё что — нибудь, что ты хотела бы обсудить прежде, чем мы начнём?

Это что, своего рода разрешение для моего скудного умишки задать любой возникший вопрос? Потому что это прозвучало довольно абстрактно. Какого цвета его нижнее бельё? Нет, слишком дерзко. Носил ли он нижнее бельё? Это ещё более нахально. При замене рулона туалетной бумаги он вешает его «через верх», чтобы рулон крутился к нему, или «через низ», чтобы он разворачивался от него?

— Джули? — Лео вновь попытался притянуть меня взглядом, как делал это раньше в кафе.

— Я думаю.

— О чём?

Я провела пальцами по подолу платья, сосредотачиваясь на привычном прикосновении ткани, чтобы успокоить нервы.

— О том, есть ли что — то ещё, что я хотела бы обсудить прежде, чем мы начнём. Ты только что предоставил мне свободу действий. Я обдумываю это.

— Действительно, предоставил. Ну что ж, думай, — рассмеялся он, и, святой младенец Иисус, как был хорош этот смех. Я бы ещё добавила — прелестный малыш Моисей, вот насколько хорошо вышло. — Что — нибудь придумала?

— Все остальные сотрудники тоже изначально являлись объектами преследования? Или я первая?

Пока я говорила, он был на середине глотка. Но вдруг подавился кофе и громко закашлялся, чтобы проглотить, как будто это что — то твёрдое, а не совершенно бесформенная жидкость.

— Объекты преследования?

— Я только что узнала, что ты приходил в мою кофейню по крайней мере дважды в неделю.

К счастью, он улыбнулся, оставаясь в своей расслабленной позе, так что я предположила, что не напугала его вконец. Видимо, ему не казалось, что его обвиняют.

— Я тебя не преследовал. Мне нравится их кофе. Это по пути на работу.

— Но ты оставил визитку.

— Потому что я слышал об этой выставке несколько месяцев назад и подумал, что тебе она понравится.

— Но как ты вообще узнал, что я работаю в кофейне?

Ах. Попался. Только посмотрите, я вывела его на чистую воду, как Шерлок.

Последовала напряжённая тишина. Я знала, что он тщательно подбирает, что сказать — то, что мне самой не помешает делать лучше. Это уже стало постыдной привычкой — позволять словам срываться с губ в ту же секунду, что они появлялись в голове. Я придумываю и говорю, когда стоило бы придумать, поразмышлять, проанализировать, произнести. Чтобы выглядеть социально приспособленным, нужно использовать столько словесной шелухи, вряд ли я когда — нибудь это освою.

— Я впервые увидел тебя в кофейне больше года назад, Джули.

Чего — чего?

Клянусь, до встречи с Лео я не вела столько внутренних диалогов. Возможно, это связано с тем, что сказанное им порождало ответы, которые не следовало произносить вслух. Особенно то, что я всё же сказала. Возможно, мне стоит молчать в тряпочку. Неплохой вариант.

— Больше года? — Вот и конец обету молчания. Из меня вышел бы никудышный монах, и не только из — за моей предрасположенности к болтовне, но это главная причина.

— Вот как я узнал, что ты там работала, — перебил Лео, пытаясь изящно закрыть тему разговора.

Что оказалось невыполнимым, потому что он вроде как разворошил змеиное гнездо. А теперь, как вы понимаете, они извиваются, вытягиваясь по спирали. Сюрприз! Все это время я знал, кто ты! Я твой тайный обожатель, Джули!

— Честно говоря, от этого мне немного не по себе, — призналась я. Несчастное платье распустилось у края из — за моей нервной возни. Я туго намотала болтающуюся нитку на большой палец и ощутила болезненную пульсацию, когда замедлилось кровообращение. — Думаю, нам стоит вернуться к обсуждению моих репродуктивных органов.

— Потому что это гораздо менее неприятная тема, чем признать, что я видел тебя раньше?

До меня дошел смысл его слов. Видел. Вот и всё. Не «я люблю тебя больше года, Джулс» или «я думал о тебе с самого первого дня, как мой взгляд впервые упал на тебя». Он всего лишь увидел меня на работе год назад. Это совершенно безобидно. Ничего подозрительного. Всё, я точно преуспела в поспешных выводах. Раз — два, и готово.

— Как бы то ни было. — Он повертел головой из стороны в сторону, вытягивая шею, чтобы ослабить галстук. — Есть ещё вопросы?

— Уверен, что хочешь спросить именно это? Потому что я определённо могу придумать ещё.

— Ты права. Беру свои слова обратно. Моя очередь.

— Задавать вопросы?

— Да, именно. Только один. — Теперь его галстук висел низко на шее, и он успел расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, так что обнажилась впадина под горлом. Я не отметила этого в своем рисунке. Нужно вернуться и исправить эту оплошность. — Было бы это так уж ужасно, если бы я пришел в кофейню в надежде увидеть тебя?

— Ужасно? Нет, не думаю. — В чём он пытается сознаться?

— Хорошо. Потому что отчасти я ходил туда из — за кофе, а отчасти чтобы посмотреть, как ты работаешь.

— Я удивлена, что ты пьёшь неразбавленный кофе, потому что, кажется, ты любишь смешивать.

Смеясь, Лео опустил голову, посмотрел на меня из — под тёмных ресниц и сказал:

— Ты забавная, Джули. — То, как он это произнёс, давало надежду, что это комплимент. Мне точно больше по душе забавная, чем неуклюжая. А потом я поняла, что некоторые люди забавные, потому что они неуклюжие, и это ввергло в панику. — Итак. Насчёт работы.

— Ах, да. — На время я забыла, зачем здесь находилась. Со всеми этими разговорами о моих яичниках и тому подобном на минуту показалось, что я на приёме у акушера — гинеколога. Я даже немного настроилась на то, что Лео возьмет у меня мазок Папаниколау, а я не делала восковую эпиляцию дольше, чем положено, так что вышло бы крайне неловко.

— Мы хотим обновить нашу этикетку «Кьянти Классико». — Лео повернулся в кресле и встал, сиденье издало глухой звук, когда он покинул его. Он подошел к искусно сделанной книжной полке, на которой выстроились в ряд винные бутылки, начиная величиной с мою ладонь до размера магнум. Пробежавшись пальцами по округлым изгибам каждой из них, он остановил выбор на стандартном объёме и обхватил горлышко рукой. — С нынешней этикеткой оно продаётся в США не так успешно, как бы нам хотелось, исследования показывают, что это связано с тем, что она выглядит и ощущается по — современному. — Лео протянул мне бутылку, чтобы я взглянула на неё, он расположил её на предплечье, придерживая снизу ладонью, как это делают официанты, ожидая вашего одобрительного кивка. — Это торговая марка Старого Света, и мы решили, что этикетка должна быть соответствующей. Мы хотим, чтобы она стала излюбленным итальянским столовым вином. Когда американцы думают об итальянском вине, им на ум приходит Кьянти. А когда они думают об итальянской еде, это обычно спагетти и фрикадельки. И когда они представляют того, кто их этим угощает, они воображают полную итальянку, эмоционально размахивающую руками, которая напоминает им их бабушку. Вот тут начинается твоя работа.