Анна Литвиновы - Одноклассники smerti
Хотя интереса к предмету Иван Адамович явно не утратил. Вся скромная однокомнатная квартирка усыпана журналами-книгами, шкафы переполнены, талмуды вдоль стен стопками теснятся. А на журнальном столике — таком же, как и все здесь, ветхом — Дима с изумлением заметил стопку изданий по занимательной математике. Помнится, он сам в школе, классе в восьмом, пока активно не взялся за пиво и девчонок, такими увлекался, решал прикольные задачки, ломал башку над парадоксальными примерами… Но с тех-то пор, извините, минимум двадцать лет миновало! Занимательная математика, принадлежавшая Полуянову, давно уже истлела на свалках, а историк, раз брошюрки на столь удобном месте лежат, явно продолжает кайфовать над хитроумными задачками. Интересный человек!
Дима устроился в единственном имевшемся кресле (изрядно продавленном) и широко улыбнулся:
— Большое вам спасибо, Иван Адамович, что согласились меня принять.
Историк — он разместился подле, на стульчике, — слабо улыбнулся в ответ:
— Я просто воспитан… на уважении к прессе… тем более к вашему орденоносному изданию… Очень зря вы, кстати, пошли на поводу у общественности и переименовались…
На Димин взгляд, название «Молодежные вести» звучало куда веселее, чем прежнее — «Комсомольский вестник», но спорить он не стал. Историк, впрочем, и не ждал, что журналист втянется в дискуссию. Он снял свои массивные очки. Нервно протер стекла полой ковбойки. И осторожно поинтересовался:
— По телефону вы сообщили, что хотите поговорить по поводу смерти Леночки… Лены Коренковой, моей выпускницы… — Его лицо болезненно исказилось. — Я, безусловно, поражен ее безвременной гибелью, но не совсем понимаю, чем могу быть вам полезен…
Дима молчал. Не чинясь глазел на историка и его уставленную книгами квартиру. А тот под пристальным взором журналиста терялся все больше и больше.
— Ведь Леночка… Елена закончила школу десять лет тому назад… И с тех пор мы с ней виделись от силы пару раз, на встречах выпускников…
«А ведь врешь, — отметил про себя Полуянов. — Жили-то в одном микрорайоне. Неужели никогда у метро не сталкивались? Или возле магазина, или в поликлинике?»
— Я, конечно, могу рассказать вам о ней. О той девушке, какой она была в школе в те времена, когда мы встречались почти ежедневно… Но с тех пор утекло столько воды… Да что там: весь мир изменился. — Учитель нервно хрустнул пальцами.
— Ну уж вам как историку должно быть известно, — тонко улыбнулся журналист, — что радикально мир измениться не может. И еще, что очень часто корни преступлений кроются в далеком прошлом. Давняя обида, застарелая ревность, годами взлелеянная месть…
Лицо Пылеева закаменело:
— Я не понимаю, о чем вы.
— Да пока ни о чем, — вздохнул Дима. — Просто пытаюсь разобраться…
— Хотите лично изобличить убийцу? — насмешливо поинтересовался историк.
«А ты не такой уж и тормоз!» — мелькнуло у Димы.
И он кротко ответил:
— Нет, что вы. Куда мне! С этим, я надеюсь, профессионалы из органов разберутся… Меня другое волнует: почему Елена стала такой? Почему она — давайте посмотрим правде в лицо — спилась? Ведь в школе, мне сказали, девушка подавала огромные надежды…
— А на мой взгляд, история вполне заурядная, — пожал плечами его собеседник. — Я могу вам привести массу подобных примеров. Понимаете… она, Леночка… ей, наверно, не стоило учиться в нашей школе…
— Почему? — изумился Дима.
— Да потому, что у нас она слишком рано стала звездой. Как сейчас помню ее выступление на новогоднем школьном концерте, классе в шестом… Она, кажется, всего лишь попурри играла. Из модных тогда песенок. Но играла замечательно, молодежь, как говорится на ее языке, была в полном отпаде. Тут же дружно и окрестили ее: «Бе-ше-ный талант!» Так и стали с тех пор ее звать на полном серьезе. Первоклашки — те и вовсе подбегали автографы просить. А Елена, конечно, не возражала.
Историк вновь снял очки. Подышал на стекла, очень неспешно протер их полой фуфайки. Дима не торопил, терпеливо ждал, пока тот водрузит свои стеклышки на нос. Какая, интересно, у него близорукость? Судя по толщине окуляров, минимум минус семь. Мальчишек в Димины годы за такие украшения водолазами дразнили. А в молодых очкариков-учителей девчонки и верно в те времена влюблялись…
Иван Адамович вздохнул, задумчиво продолжил:
— Знаете… Я однажды не поленился и сходил на отчетный концерт в Гнесинскую музыкальную школу, где Леночкины ровесники учились… Я в музыке, конечно, не специалист, но рассудил, что необходимый минимум воспринять смогу. Воспринял. И сделал для себя выводы. Да. Лена, безусловно, была звездой. Ее беда лишь в том, что таких звезд на небосклоне — миллионы…
— Вы хотите сказать… — протянул Дима.
— Я хочу сказать, что, на мой непросвещенный взгляд, — историк внимательно посмотрел на журналиста, — она играла не хуже многих. И только.
— Скажите, — резко сменил тему Полуянов, — когда Лена начала пить? Я имею в виду пить серьезно. Спиваться ?
— Утверждать наверняка не могу, — пожал плечами историк. — Но, полагаю, года в двадцать два — двадцать три. Когда закончила музыкальную школу и в очередной раз провалилась на вступительных в Гнесинское училище.
— Вот как?.. – протянул Дима.
Не стыкуется, ох не стыкуется…
Мамаша Коренковой ведь говорила, что крепко зашибать дочка начала еще в школе. С Надиной — все-таки это смешно! — подачи. И в ее компании.
Да, и еще одна неувязочка. Иван Адамович, помнится, утверждал, что с Еленой после того, как девушка закончила школу, практически не общался. Почему же тогда он столь уверенно говорит про экзамены в училище?
Что ж. Будем разбираться.
— А у меня есть сведения, — осторожно начал Дима, — что Леночка уже в старших классах хорошо выпивала. На пару с какой-то одноклассницей, не помню фамилию…
Он испытующе уставился на историка и в изумлении наткнулся на веселую, чуть мечтательную улыбку.
— Вам уже рассказали! — тонко усмехнулся Иван Адамович.
— Вы имеете в виду…
— Да эту дурацкую историю с рестораном… У нас вся школа над ней потешалась!
— Боюсь, что не понимаю, о чем вы, — пробормотал Дима.
— Ох, да обычное для подростков дело! — вновь расплылся в улыбке историк. — Они же все такие, в свои шестнадцать-семнадцать… Живут-живут спокойно, учатся, готовятся в институты, бегают по киношкам — и вдруг будто муха какая их кусает. Осеняет: я, мол, живу неправильно, скучно, жизнь коротка — и та проходит мимо… Тем более тогда время какое было. Девяносто седьмой год, накануне кризиса, очередное перераспределение капитала, «шестисотые» «Мерседесы», собольи шубы, билеты по тысяче долларов на группу «Скорпионс»… — Учитель задумался, замолчал.
