Барбара Вуд - Китайская шкатулка
Однажды она спросила о кольце на его правой руке — тяжелое, золотое, оно представляло собой две английские буквы Р и Б, сплетенные между собой.
— РБ?.. — пробормотал он, разглядывая кольцо и хмурясь. — Я не знаю, что это означает.
Старая служанка, наблюдая за ними, тряслась от страха, потому что ее молодая хозяйка делала запрещенные вещи. Прикасалась к обнаженному мужчине, который не был ее родственником, не был даже китайцем! Она знала, что, если семья Мей-лин проведает об этом, к смерти приговорят не только девушку, но и ее саму. Однако служанка ничего не может сделать, чтобы избежать несчастья. Было совершенно ясно, что ее госпожа околдована.
Прежде чем привести в порядок вещи незнакомца, Мей-лин проверила карманы, но не нашла никаких бумаг и документов, зато обнаружила большую сумму в американских долларах и британских фунтах.
— Я не знаю, откуда эти деньги, — сказал раненый, а когда Мей-лин спросила, не следует ли дать о нем знать американским властям, возразил: — А что, если я преступник?
Так он и продолжал жить тайно над магазином мадам Ва, ожидая, пока к нему вернется память.
Наконец однажды утром, когда Мей-лин и служанка пришли в дом мадам Ва, они нашли чужеземца сидящим в постели. Он выглядел окрепшим и улыбался. Пока старая служанка сидела на корточках в углу, молясь своим предкам, ее хозяйка широко распахнула ставни, чтобы впустить в комнату солнечный свет. Потом она помогла мужчине вымыться и побриться, а затем подала ему завтрак, поставив поднос на колени.
Все время, с той самой минуты, как девушка вошла в комнату, он не спускал глаз с ее лица, но теперь взглянул, на поднос и нахмурился:
— Чем это ты собираешься кормить меня?
Мей-лин взяла палочки и показала на каждое блюдо:
— Суп хуандун, цыпленок с кунжутом, жареная лапша, свежий ананас.
— Какое разнообразие! — пробормотал он, скептически улыбнувшись.
— Это противоречащие друг другу вещи, чтобы сбалансировать ци.
Чужестранец вопросительно взглянул на девушку, и она с улыбкой пояснила:
— Это блюдо горячее, а это холодное. Это мягкое, а это хрустящее. Вместе они создают гармонию.
Он рассмеялся, и его зеленые глаза засияли.
— Я бы, признаться, предпочел старомодный бекон, яйца и черный кофе.
Его слова поставили девушку в тупик: она еще не слышала, чтобы американец возражал.
— Сейчас съешь это, а завтра я принесу яйца.
Когда он ухватил хрустящий кусочек цыпленка рукой, Мей-лин аккуратно взяла его пальцы и вложила в них палочки. Какое-то мгновение он смотрел на ее руку, потом поднял глаза, и между ними возникла странная связь.
— Я не умею ими пользоваться, — негромко произнес американец. — Может быть, ты сможешь дать мне нож и вилку?
— Вилка и нож будут завтра, — ответила Мей-лин, глядя на их сплетенные руки — ее маленькую и бледную и его большую и загорелую. — И черный кофе, — добавила она со смущенной улыбкой.
А незнакомец больше не улыбался. Оперевшись на подушки, закрытый до пояса простыней, с обнаженной грудью, он молча изучал молодую китаянку, сидящую на краю его постели.
— Ты спасла мне жизнь, — наконец сказал он. — Почему?
— Мне следовало оставить тебя умирать?
Он перевел взгляд на шкатулку с медикаментами — чёрный лаковый ларец с красно-золотыми драконами. Множество ящичков и отделений хранили мешочки с травами, склянки с жидкостями, пакетики, перевязанные нитками.
— Ты медсестра?
— Мой отец научил меня древнему искусству врачевания, — скромно ответила девушка.
— Это искусство заслуживает всяческого уважения, — заметил ее пациент с усталой улыбкой. — Последнее, что я помню, — как лежу на земле, а бандиты избивают меня, и я знаю, что сейчас умру.
Мей-лин очень серьезно смотрела на него. Когда он захотел взять ее за руку, она не убрала ее.
— Ты так красива… — проговорил американец.
На следующий день Мей-лин и ее служанка принесли бекон и яйца, приготовленные так, как ей объяснил шеф-повар в ресторане гостиницы «Раффлз». Чужеземец был так рад привычному завтраку, что съел все — яичницу, ломтики бекона, резаную коричневую картошку и тост с маслом, — не произнеся ни слова. Когда Мей-лин увидела пустые тарелки, она улыбнулась. Слова были не нужны.
— Сколько времени я провел здесь? — спросил американец, когда Мей-лин помогла ему побриться.
— Три недели.
Он тяжело вздохнул.
— Мне бы очень хотелось рассказать тебе, кто я такой и что делаю в Сингапуре. Но я ничего не помню…
Впрочем, кое-что он все-таки знал. Например, американец был уверен, что живет в городе Сан-Франциско: он помнил названия некоторых улиц и рассказывал Мей-лин о трамваях, продавщицах цветов и о любимом ресторане на Пауэлл-стрит. Но о себе самом — кто он такой, кто составляет его семью, чем он зарабатывает на жизнь — американец так ничего и не вспомнил.
— Память начинает возвращаться ко мне в снах, — пояснил он. — Но, когда я просыпаюсь, сны забываются.
Мей-лин понимала значение сновидений: ведь именно сон привел ее к нему.
— Возможно, если бы я была здесь, когда ты спишь… — начала она.
— Тебе не пристало проводить ночь со мной.
— Я бы просто смотрела на тебя. Когда тебе приснится сон, я тебя разбужу, и ты расскажешь мне, что снилось.
— Дело в том, Мей-лин, что я не смогу спать, если ты будешь здесь…
— Я буду сидеть очень тихо!
— Я не это имел в виду, — негромко проговорил мужчина.
Старая служанка не понимала их разговора и все-таки догадывалась, о чем шла речь. Она читала по их глазам, по интонациям и знала, что катастрофа, которой она так боялась, вот-вот разразится.
Мей-лин выбрала восьмую ночь восьмого месяца, чтобы остаться с американцем, потому что восемь — очень счастливое число, а двойная восьмерка приносит двойное счастье. Впервые девушка вышла из отцовского дома одна, без старой служанки, и растворилась в ночи, пока все спали.
— Я иду для того, чтобы помочь его блуждающей памяти вернуться, — сказала она пожилой женщине.
Но старая служанка знала, зачем ее сяо чжай идет к американцу. Однако ей оставалось только свернуться калачиком на своем тюфяке, натянуть одеяло на голову и замереть от страха, потому что несчастье стояло на пороге.
Когда Мей-лин и американец в первый раз занимались любовью, легкий муссон нежно обнимал Сингапур.
Mей-лин знала, что ее поступок карается смертью: женщине было позволено знать только одного мужчину в жизни — и ее мужа, незамужним же вообще не дозволялось иметь дела с мужчинами. При этом закон и традиция позволяли мужчине иметь столько жен и любовниц, сколько он мог прокормить, следуя поговорке: «У чайника должно быть много чашек»…
