Корина Боманн - Жасминовые сестры
— Ты уже бывала в таком домике? — спросила я, потому что думала, что Тхань способна на все.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, туда детей не пускают. Даже тогда, когда они просят опиум для своих больных матерей.
Тхань печально опустила голову.
— Значит, ты уже пыталась?
— Да, потому что я слышала от рыбаков, что опиум заглушает боль. Но, даже если бы меня туда и пустили, у меня все равно не хватило бы денег. Империя дракона — очень дорогое удовольствие, слишком дорогое, если человек живет только ловлей рыбы.
— Ах, какие красивые девочки! — прозвучал вдруг позади нас чей-то певучий голос.
Голова Тхань моментально повернулась туда. Я заметила, как ее глаза расширились от страха.
Когда я обернулась следом за ней, то уперлась взглядом в морщинистое лицо какой-то старухи. Она улыбалась, но эта улыбка не соответствовала выражению ее глаз, которые пристально и оценивающе смотрели на нас.
Тхань схватила меня за руку. Я сочла, что мы должны поздороваться с этой старухой, но еще до того как я успела это сделать, Тхань дернула меня в сторону и потащила за собой. Мне не оставалось ничего иного, кроме как успевать за ней. А она мчалась так, словно за нами гналась целая свора диких собак.
— Давай же, быстрей! — подгоняла меня Тхань, когда ей стало трудно тащить меня за руку. — Нам нужно убежать отсюда!
Мы мчались по грязи, брызги которой попадали на тонкий шелк моей одежды.
— А что это за женщина? — спросила я, когда Тхань наконец замедлила бег и отпустила мою руку, потому что я уже и сама успевала за ней.
— Это одна из тех, кого ты должна опасаться, — задыхаясь, сказала она. — Это продавщица девственниц. Она заставляет называть себя «тетя» и берет под свое покровительство девочек, сбежавших из дому. Затем, когда девочки достигают нужного возраста, она продает их девственность мужчинам.
— Девственность? А что это такое? — Это слово я слышала в первый раз.
Тхань остановилась и удивленно покачала головой:
— Как, ты этого не знаешь?
— Нет.
Мне показалось, что это то, о чем и самой Тхань еще рано было знать. Когда она в конце концов объяснила мне, что это такое, у меня запылали щеки и я поняла, о чем иногда шептались девочки-служанки.
— Говорят, что если мужчина силой возьмет девственницу, то это принесет ему счастье и удачу, — добавила Тхань.
При этих словах перед моими глазами опять возникла раздавленная собака, и вдруг меня охватил сильный страх. Мне стало еще страшнее, чем тогда, перед хранительницей храма, чьи слова я уже успела вытеснить из своей памяти.
— Как далеко до хижины твоей матери? — спросила я и настороженно оглянулась через плечо.
К счастью, старуха не стала нас преследовать.
— Уже недалеко. — Теперь и Тхань стала спокойнее. — Моя мать всегда предупреждает, чтобы я держалась подальше от таких женщин, как эта, — сказала она. — Мы не должны рассказывать ей, что встретились с этой торговкой, слышишь? Это всегда очень расстраивает ее.
Я могла это понять. Какая мать хотела бы, чтобы ее дочь изнасиловали? Чтобы она, вся окровавленная, лежала в придорожной канаве лишь потому, что какой-то мужчина захотел, чтобы ему сопутствовала удача?
Через некоторое время мы добрались до порта, где между пароходами и моторными лодками покачивались джонки и маленькие парусники. Красные паруса джонок всегда напоминали мне спинные плавники дракона, и, наверное, создатели этих кораблей пытались воплотить именно этот образ. Возможно, они также верили, что такая форма паруса приносит кораблю удачу, однако сегодня после обеда я начала сомневаться в приметах, якобы суливших людям счастье и удачу. Цветы жасмина из старых храмов, драконы, раздавленные собаки, обесчещенные девственницы… Я не видела в этом никакой связи.
О хижине Тхань у меня тоже было свое романтическое представление, но вид жилища моей подруги разочаровал меня еще больше, чем опиумный притон.
У притонов был простой и даже безобидный вид, а вот дом Тхань представлял собой обыкновенный сарай, сделанный из дерева, жести и рисовой бумаги. Настоящей крыши у него не было. Но все же он стоял на сваях, так что вода не сразу добиралась до него, когда ее уровень в Меконге повышался. По правде сказать, эти деревянные сваи были усеяны ракушками и казались довольно дряхлыми. Любая мощная волна сразу же разрушила бы их и унесла жильцов этого дома в пучину, на верную гибель.
— Нам еще повезло, что мы живем не в квартале бедняков, — сказала Тхань, когда мы подходили к ее скромному жилищу. Ее, казалось, не смущал вид их хижины. — Мы, может быть, живем так же бедно, как и они, но зато утром я всегда вижу воду и у меня есть своя лодка, на которой я могу уплыть в направлении моря.
Я была потрясена. Здесь ведь невозможно было жить! Тем более такому тяжелобольному человеку, как мама Тхань.
— Идем со мной, — весело сказала моя подруга и стала карабкаться наверх по шаткой лестнице.
Я последовала за ней, несмотря на то что гнилое дерево оставляло зеленые следы на моем аозай. Мой наряд все равно уже был испорчен.
Внутри было тихо и спокойно. Я не могла припомнить, чтобы когда-нибудь в нашем доме бывала такая всепоглощающая тишина. Конечно, там тоже никто не кричал, но всегда были слышны какие-то звуки: дребезжание кастрюль, разговоры слуг, музыка, которую слушала моя мать, заведя граммофон. Здесь же, казалось, тишина заполняла каждый уголок маленького помещения.
— Мама, я уже вернулась! — крикнула Тхань, торопливо подходя к деревянной бочке с водой и наполняя миску.
Мне стало не по себе, и я остановилась у двери. Я была потрясена нищетой, царившей в хижине. И запах здесь был ужасным: воняло рыбой и болезнью.
Мать Тхань не отвечала.
— Мама? — снова позвала Тхань.
Но было по-прежнему тихо. Моя подруга исчезла за занавеской, а я все еще не решалась подойти поближе. Мой взгляд упал на циновки из рисовой соломки, которыми был покрыт пол. Они были грязными и дырявыми. Трудно было представить, чтобы кто-то захотел ступить на них ногой, а ведь у Тхань даже не было обуви!
Жалобный крик разорвал тишину.
— Тхань, что случилось? — спросила я и, когда она заплакала, тоже бросилась туда, за занавеску.
И тут я впервые в своей жизни встретилась со смертью. Она превратила мать Тхань в тихую, бледную, погруженную в себя куклу, от которой исходил странный запах болезни.
В то мгновение, когда я увидела Тхань, склонившуюся над телом мертвой матери, я поняла, что наступило время сдержать свою клятву. Я не имела ни малейшего понятия, как это сделать. Мои родители ни за что не потерпят у себя в доме такую девочку, как Тхань. Но я, по крайней мере, должна была хотя бы попытаться это сделать.
