Джилли Купер - Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 1
Свободные места на стенах были заняты хорошими английскими акварелями, прелестными французскими гравюрами, иллюстрирующими сказки Эзопа, старой фотографией – конференция директоров школ в Абердине – и еще более давней фотографией: Дэвид только что добился голубых цветов Кембриджа, и вот на груди лента, а голова откинута назад. Над камином висел Пуссен – испуганные нимфы и пастухи, картина, унаследованная от тетушки Эми, которая только одному Лизандеру, помимо старших братьев, оставила двадцать тысяч фунтов, справедливо полагая, что мальчику понадобится рука помощи. Он же, к ярости отца, мгновенно вложил большую часть денег в стипльчезера по кличке Король Артур, быстренько охромевшего и больше в скачках не участвовавшего.
В отличие от Элмера Уинтертона Дэвид Хоукли верил в долговечность мира, поэтому большинство дыр в ковре были заделаны добротными заплатками. Пружины давно выскочили из древней софы, обитой ситцем либерти под цвет обоев. Миссис Кольман, не уставая, просила его приобрести более современную и удобную, но Дэвиду не хотелось, чтобы родители подолгу засиживались, особенно прекрасные разведенные или заброшенные матери, – видит Бог, их было предостаточно, – которые приходили поговорить о сыновьях, а заканчивали плачем о самих себе, и глаза их искали спокойствия в его спокойствии.
Теперь Лизандер, нарушив совершенство интерьера, развалился на этой самой софе в длинном темно-голубом пальто Ферди, не зная, куда пристроить длинные ноги, такой соблазнительный в своем положении, словно Нарцисс или Бальдур Прекрасный. Но скромный, как и отец, он, казалось, не осознавал, что наделен удивительной внешностью.
Дэвид не предложил Лизандеру стакан сладковатого шерри, предназначавшегося для родителей, чтобы избежать неуместного веселья в суровой беседе с сыном, хотя сам наедине хлебнул.
Лизандер, всегда с трудом переносящий холод встреч с отцом, проницательность серых глаз, теперь заметил на родителе новый галстук от Хоукса, отсутствие дырок от зацепов о дверные ручки на черной мантии ученого, уже позеленевшей от времени. Матушка Лизандера имела понятие только об иглах роз, так что эти невидимые стежки, должно быть, дело рук Горчицы, как, впрочем, и букетик лиловатых и голубых фрезий, чей мягкий, нежный запах смешивался с обеденным чадом, доносящимся со школьной кухни.
Наступила длинная неловкая пауза. Лизандер силился унять зевоту. Разглядев углубившиеся складки вокруг рта отца и темные мешки под глазами, образовавшие почти одно целое с темными бровями, как у много пьющего человека, Лизандер почувствовал прилив сострадания.
– Ну как ты, пап?
– Справляюсь, – огрызнулся Дэвид.
Голубь опустился на подоконник, и на какую-то блаженную секунду Дэвид подумал, что это Симонидес.
Вернувшись к реальности, он обратил свое несчастье в яростную атаку на Лизандера за содержание ошибочно полученного письма.
– Как ты смеешь упоминать о миссис Кольман в таких оскорбительных выражениях, – сказал он наконец, – и это после всего сделанного ею для школы? Я совершенно случайно, узнав твои безграмотные каракули, открыл письмо. Представляю, как больно было бы миссис Кольман увидеть это.
Пройдя комнату, Дэвид бросил гнусную бумагу в огонь, прижав ее для надежности поленом.
– Ну и какого черта скажешь в свое оправдание? Да сними ты эту клоунскую бейсбольную кепку.
Покраснев как девица, Лизандер широко раскрыл глаза и внезапно рассмеялся, переходя к защите.
– Я искренне, искренне раскаиваюсь, пап, честное слово. Но в Лондоне действительно очень дорогая жизнь, и я совершенно не хотел расстраивать тебя или Горчицу, я имею в виду миссис Кольман. Да и потом у меня угнали автомобиль, и трудно было предположить, что придут такие большие счета от ветеринара за лечение Артура; честно обещаю вести себя лучше, особенно в отношении денег...
Он вскочил, чтобы впустить в кабинет кота, который жалобно мяукал за окном.
– Сиди, – загремел Дэвид.
– Но он замерзнет. Гесиода всегда впускали, когда мама...
Затем, увидев выражение лица отца, сел. Ему позарез нужны деньги.
– Вот я и говорю, что касается моего отношения...
– Довольно, – прервал его Дэвид. – Ты уже раз двадцать за последние пять минут произнес слова «честно» и «искренне», но нет ничего искреннего в твоих обещаниях стать лучше и ничего честного в твоем отношении к деньгам. Вкатился сюда просто с похмелья, испортил репутацию всей семьи своими подвигами, оглашенными в газетах. Я думал, тебе известно, что ни один джентльмен не рассуждает во всеуслышанье о женщинах, с которыми он побывал в постели.
Лизандер с содроганием подумал о вероятной близости отца и его секретарши. Положение действительно ужасно. Наверное, это дело было подкреплено соответствующей кипой бумаг с подписью казначея.
Бедный Гесиод все еще мяукал за окном.
– И хуже всего то, – продолжал Дэвид, – что из-за этого места в Сити, которое, надо полагать, Родни Балленштейн уже прикрыл – и я не виню его! – мне пришлось расхваливать его сына, тупейшего малого, которого я когда-либо встречал.
– Тупее меня? – спросил Лизандер в изумлении.
– Я не шучу!
– Я действительно виноват, пап.
С болью Лизандер отметил, что отец убрал с камина фотографию матери. Вероятно, дело рук Горчицы. Заставив себя вернуться к происходящему, он услышал, как отец говорит:
– Из твоего письма я понял, что ты приехал ко мне только за деньгами. Ну так я не стану тебе помогать. Узнай, как стоять на собственных ногах. Я полагаю, ты избавишься от этой лошади, за которую торговцы клячами выудили у тебя уйму денег, и найдешь себе приличную работу. Ну а теперь, если позволишь, у меня собрание преподавателей.
Лизандер вышел вполне спокойным, но, когда увидел Горчицу, злорадно выглядывающую из-за плетеной занавески, у него внутри что-то екнуло. Погрозив ей пальцем, он взял на руки Гесиода, который настойчиво мяукал у его ног, и, пробежав по садовой тропинке, впихнул кота в машину Ферди, а затем и сам сел в нее.
В последовавшем затем «столкновении» Джек чуть не лишился глаз, пытаясь целиком заглотить Гесиода. Лизандер их растаскивал. Горчица бросилась в погоню на своих каблуках-миди с криком «Держите вора!», а весь обгадившийся Гесиод был вышвырнут Ферди в сторону научной лаборатории.
– Я думаю, что если они ликвидируют голосовые связки у кота, то смогут на нем экспериментировать, – сказал Ферди, как только они отъехали.
Затем, видя удрученное лицо Лизандера, добавил:
– Я всего лишь закончил то, что затеял ты. Впрочем, Джек мог нажраться от пуза, если б слопал этого засранца. Очевидно, он хотел защититься от нежелательного соседства. Ну так о чем поговорили-то?
