Жоан-Фредерик Эль Гедж - Низкий голос любви
– А вот и я. Я переоделась. Мне нравится ходить босиком. Даже когда я работаю, мне надо, чтобы ноги были свободны.
– Где вы работаете?
– У себя или у других.
– Своя клиентура?
– Если хотите.
Сколько таинственности. Но он не хочет разрушить впечатление легкости и не настаивает. Ночь за окном все глубже. Редкие шумы звучат в пустом расширенном пространстве, которое уже не стесняет звучная масса дня. То, что она сказала о ногах, попало в самую точку Он любит руки, но их всегда видно, и то, что они дают, предлагается всем взглядам Ноги вызывают больше тайного волнения.
– Я обращаю много внимания на ноги, – только и говорит он.
– Сейчас я тебя слушаю и смотрю на свои ноги. У меня узкие ступни.
– Не знаю, я их не рассматривал.
– Разве ты не смотришь на ноги всех своих пациенток?
– Нет.
– Мне трудно в это поверить.
– Мои ответы вам не нравятся?
– Я бы тогда повесила трубку. Я не против доверительных признаний.
Поймав ее на слове, он увлекся, он доверяет ей то, в чем никому никогда не признавался. Иногда он делает покупки для женщины. Ходит по модным магазинам. Покупает духи, туфли-лодочки, белье, украшения, книги о путешествиях, но никаких романов; расслабляющую музыку. Продавщица задает ему вопросы. Какие цвета она предпочитает? Какие духи? Острые каблуки или широкие? Она любит одеваться потеплее? Нет ли у нее аллергии? Она любит острые блюда? Любит поспать или живет ночной жизнью? И самый убийственный вопрос: «Что вам в ней больше всего нравится, месье?» Когда он только начинал свои походы по магазинам, этот вопрос заставал его врасплох. Он часто менял представление о своей воображаемой спутнице жизни, приписывал ей слишком разнообразные достоинства. Затем он понял, что некоторые продавщицы развлекаются тем, что учат господ мужчин уму-разуму. Они подсказывали ему ответы, и это помогало ему представить себе эту женщину.
Он почувствовал, что Клер напряглась, ее тон стал более холодным.
– Ты не хочешь, чтобы тебя заставали врасплох. А ведь в неожиданности есть много хорошего.
– Вы думаете?
– Ты сам достаточно взрослый, чтобы это знать.
Они дошли до предела. Надо перевести дыхание. В завершение своей исповеди он сбросил завесу тайны. Он никогда не знал, кому были предназначены эти покупки; он не знает этого до сих пор. Он не знает эту женщину, но уверен в том, что встретит ее когда-нибудь, добавляет он, как бы оправдываясь.
– И ты хранишь свою добычу?
– Да, я обожаю эти вещи.
– Надо говорить «люблю», а не «обожаю». Ты покажешь мне свои покупки?
– Вы меня поправляете. Забавно. Я к этому не привык.
– А я привыкла. Так покажешь?
– С удовольствием.
– Послушай. Я повторю еще раз. Мой дед ограничивал употребление глагола обожать. Он говорил, что можно обожать лишь что-то действительно божественное, например, симфонию, только так А тех, кто делал слишком много ошибок, он наказывал.
– Он был верующим?
– Он и сейчас верующий. Он верит в такие вещи, которые бы тебя удивили.
– Мне нравится, когда меня удивляют. Как зовут вашего деда?
– Андерс. Как неудавшийся композитор, он окрестил своих детей: Вольфганг, Людвиг и Бела. Он был антикваром и собирал древние музыкальные инструменты. На грани банкротства он продал всю свою коллекцию себе в убыток – она вернулась туда, откуда пришла: на аукцион. Он уехал и живет в одиночестве на вырученные средства.
– Вольфганг, Людвиг, Бела. Ваша мать носит мужское имя…
– Точно.
– А ваш отец?
Отец? В последний раз, когда я произнесла его имя, он обозвал меня лгуньей. Так что я никак его не зову.
«Он игнорирует дочь. Когда-то он поднял на нее руку».
– Почему «лгуньей»?
– Дело в том, что отец не любит тайн. Или скорее, он интересуется только собственными тайнами. На его взгляд, чужие тайны – всегда ложь. Ну ладно, это осталось в прошлом. Прошлое тебя интересует? Меня нет. Мне достаточно настоящего.
– Но ведь той ночью, в машине, вы попросили меня рассказать вам о моей жизни.
– Да. О твоей жизни, а не о твоем прошлом. Любой другой напоил бы меня прошлым допьяна. А в твоей жизни ничего не прошло. Прошлое просто впиталось в твое бытие, правда? Вот это мне и понравилось.
Он помолчал, в память обо всех годах, о которых не сказал ни слова. Когда настало время прервать паузу, ее настроение уже изменилось.
– Я хочу принять ванну. Ты не против? Главное, оставайся на проводе. Он такой тонкий, но порваться не может.
Он слышит, как она переходит в ванную комнату, пространство вокруг ее голоса становится более тесным. Он догадывается о плеске воды, капельках, катящихся по ее коже. Немного же ей надо было снять. И вот она обнажена, а он нет, и вот она в воде, они уже в разных стихиях, они больше не равны. Они никогда не будут равны.
– Тебе нравится принимать ванну?
Он не отвечает.
– А я могла бы жить в воде. В горячей ванне я как бы испаряюсь, становлюсь легкой. Но самый сильный страх я пережила в море. Я плыла на глубине десять метров. И вдруг темнота – передо мной встала черная стена. Пароход.
– Пароход!
– Да. Я сразу представила себе, как меня затянет под винты. А под водой невозможно закричать от страха. Секундой позже я прошла эту стену насквозь. Пароход превратился в облако, облако рассеялось, и море снова стало прозрачным. Вокруг меня рассеялся косяк рыб. Я люблю бояться. Когда боишься, не скучаешь. Ты не хочешь есть?
– Нет, я не голоден, но я люблю готовить. У меня есть несколько рецептов, но самый любимый – это лосось в пергаменте, приготовленный в посудомоечной машине.
– В посудомоечной машине? – воскликнула она.
– Чтобы приготовить килограммовый кусок, надо поставить программу на тридцать минут. Пар такой равномерный, что получается самая мягкая, тающая на языке рыба, которую только можно себе представить. Так лучше всего сохраняется сочный вкус.
– Подумать только! Сочный вкус… А меня научил готовить перс. Овечий сыр с тмином, самусса из голубя, даловый суп.
– Даловый суп?
– Да, суп из красной чечевицы с восточных базаров. Скажи, что тебя интересует в женщине, кроме ее ног и возможности для нее готовить?
– Ее голос!
– Да, доктор. Эту деталь трудно забыть.
– Мне нравится слушать голос.
– Неплохо. Обычно господа мужчины предпочитают слушать свой собственный голос. А еще?
– Одевать.
– Одевать больше нравится, чем раздевать?
– Я не это имел в виду, но… да. И натирать маслом или кремом ее кожу, умащивать ее благовониями, прежде чем одеть.
– Секундочку. У меня входящий звонок.
Подождите, абонент вернется к разговору через несколько секунд.
Артур смотрит на часы. На экране электронного будильника он читает ноль, потом три, два и семь. Часы ночи – те, которые начинаются после ноля часов и сохраняют этот ноль до десяти утра. Этот ноль – не пустота, он полон, как яйцо. Внутри этого яйца времени они обмениваются подпольными фразами, предаются ночной контрабанде слов. Артур знает – рано или поздно волшебное зелье их голосов подействует на их плоть, и оба они, глубоководные создания, выплывут на поверхность. Да, но она попросила подождать. Как тяжело ожидание. Неужели она также мастер испытаний?
