Файона Гибсон - Одиночество вдвоем
— Кто такой Грег? Кто такая Ловли? — спросил Джонатан, стоя в дверях спальни с пучком листьев в руке.
— Не имею представления. Кто-то, кто связан с Элайзой.
— Она хочет, чтобы Бен стал фотомоделью?
Я поправила одеяло Бена и пощупала его лоб: температура снова была нормальной.
— Представления не имею, — пробормотала я.
— Ты скажешь ей, что нас это не интересует?
— Конечно.
Мои глаза стали привыкать к темноте. Я увидела вырисовывавшуюся в кроватке щеку: идеально округлая, очень фотогеничная щека.
— Это эксплуатация. Дети не в состоянии отказаться от этой ерунды или дать разрешение, — произнес Джонатан.
— Я знаю.
— Это может повредить их здоровью, потребуется лечение.
— Ты прав.
Я смотрела на спящего Бена, пораженная его красотой. Чтобы оторвать от него взгляд, я представила логотип, вырисовавшийся над его головой: памперсы, возможно, или детское питание марки «Cow & Gate».
— Может быть, она ошиблась номером? — спросил Джонатан.
— Скорее всего так и есть.
Я последовала за ним в гостиную. Джонатан уставился на телефонный аппарат, словно ждал, что тот сейчас возьмет да и сделает кульбит.
— Но ведь она назвала твое имя, — недоуменно произнес он.
Воскресенье было только началом всего. Бен раздраженно брыкался, прорывая ночь взрывами отрыжек и беспомощными криками. Он бил ногами арку для двигательной активности подобно медведю, которого содержат в нечеловеческих условиях и при этом ему приходится развлекать взрослых. Щеки Бена излучали гнев и жар. Его попа издавала такие же жалобные звуки. Досадно, что дети с самого рождения не могут объяснить разумными словами, что они кричат не от ненависти к вам, а оттого, что просто чувствуют себя отвратительно.
У меня под глазами появились серые диагональные линии. Поры на лице зияли, как круглые пакетики чая. Бен взял за правило бить меня по лицу кулаками, как будто я была виновата в этой его чертовой болезни. Когда Джонатан направлялся на работу, мне приходилось держать рот на замке, чтобы ненароком не попросить его остаться дома. Однажды недовольный плач Бена так достал меня, что у меня не оставалось никакого другого способа унять его, кроме как вызвать Джонатана с работы домой.
— У нас тут система полетела, так что я не могу, — ответил он.
Я сказала, что нечто подобное случилось в его собственном доме. Менее чем через час он появился с бумажным пакетом, в котором был «Калпол», так как все, что было дома, Бен опрокинул ударом ноги на пол. Джонатан не ушел, пока не успокоил Бена, несмотря на то, что его пейджер несколько раз включался, напоминая мне, что ему следует быть на работе и спасать свою систему…
На следующее утро я набила всеми необходимыми вещами перезарядный мешок для фотокассет, чтобы провести день в парке. Детская площадка пахла мокрым металлом. Напротив детских качелей мочилась собака. Я надеялась, что фигуры сердитых лебедей на качелях и дети старшего возраста, скручивающие ржавые цепи качелей, отвлекут Бена. Однако даже стоящий вокруг визг Бену быстро надоел.
Его плаксивые причитания привлекли массу добровольных советчиков, рекомендации которых звенели в моих ушах — зубной порошок (зачем и куда?), холодное фланелевое полотенце на лоб (а если у него болит не голова?), держите бедного малютку завернутым в помещении, а не в парке (еще чего! дома тепло, а в парке ветер), — пока я, отбиваясь от них, спешила назад домой.
Откуда-то из-за моего плеча выросла дама пожилого возраста, ее завитая голова торчала из застегнутого на пуговицы пальто.
— Вы единственная, кто не кормит грудью, — сказала она.
Я стремглав понеслась домой.
— Ему жарко, поэтому он плачет. Не нужно одевать его в шерстяное, особенно если у него жар, — догонял меня ее голос.
Я деланно улыбнулась, надеясь, что она уйдет. Но она стояла у ворот и пристально на меня смотрела.
— Вы вернете свою фигуру, если будете кормить грудью, — пульнула она в меня пулеметную очередь благих рекомендаций и, схватив свою сумочку, словно та служила ей арсеналом оружия, вернулась в поисках очередной молодой мамы, чтобы пристрелить ее каким-нибудь советом.
Я остановилась, меня охватило беспокойство по поводу моего тела, особенно «живота домохозяйки», как называет его Бет, который можно исправить, только спрятав его под фартуком. Ну и что, что у меня дряблый живот. Я могу втягивать его в себя, убирать под брюки.
Пока Бен поглощал смесь из своей бутылочки, зазвонил телефон. Я знаю, что это кто-то из офиса, так как слышу в трубке веселую болтовню взрослых людей.
— Нина, это Чейз. Хотел проверить, жива ли ты еще.
Я зажала телефон подбородком, и Бен начал лопотать, требуя переодевания. Его подгузник дал течь, и ползунки окрасились в темно-оранжевый цвет.
— Как там дела? — спросила я, держа ухо востро.
— Отлично. Наш тираж вырос! Представь, более шестисот тысяч экземпляров.
Итак, он звонит, чтобы похвастаться своим новым тиражом. Телефон прилип к моему уху, когда я укладывала Бена на диван и вынимала грязный подгузник.
— Ты обратила внимание на новую постоянную колонку? А несколько последних изданий видела? — спрашивал Чейз.
— Вскользь, — солгала я. С момента рождения Бена я практически ничего не читала. Журналы приняли очертания далекого яркого пятна, мгновениями дававшего о себе знать через окно газетного киоска. Бет дала мне роман, на обложке которого красовалась хижина на морском берегу. Мне пришлось прочитать первую главу три раза, чтобы вспомнить, кто такой Джордж.
— Я подумал, что тебе это понравится. Моя новая находка, с фотографиями? — пробубнил Чейз.
— Очень смело, — солгала я.
— Все так говорят. Я никогда не думал, что читатели будут фотографировать, не говоря уже о том, чтобы посылать нам фотографии, однако они делают это. При таком образе жизни, когда их тела выставляются на обозрение и еще бог знает что, они убеждаются, что существует кто-то, подобно тетушке Майре, с одноразовой фотокамерой, кто за ними наблюдает.
— Изумительно, — сказала я, хватая лодыжки Бена одной рукой, а другой хорошенько вытирая его повернутую ко мне попку.
— Новая девушка Джесс устроила это. Пока ты не вернешься, она будет заниматься очерками. Въедливая, но сок из людей, как это делаешь ты, не выжимает. Когда ты вернешься?
— Точно не знаю, зависит от того, как у нас все наладится.
— Что значит наладится? Ведь для этого существуют сиделки, ясли, разве не так?
— Я еще этим не занималась.
— Я слышал о круглосуточных гостиницах для детей — как будто они на каникулах — и совсем необязательно видеться с ними. А что, если мне подкинуть тебе какую-нибудь работенку?
