Белва Плейн - Осколки судеб
– Я не могу этого сделать, – сказал наконец Стив.
Айрис пришла в отчаяние. Было почти шесть часов. Она прибегла к уговорам.
– Стив, пожалуйста, мы любим тебя. Ради меня, ради всех нас сделай то, что нужно, не важно, что ты об этом думаешь.
Тео положил ладонь ей на руку. Она почувствовала, что его рука дрожит.
– Не надо, Айрис. Мать не должна упрашивать своего тринадцатилетнего сына. – Он оглядел собравшихся, словно выступал перед большой аудиторией. – Дисциплина! Я никогда не уставал повторять это слово. В Америке родители боятся своих детей. Я не боюсь своих. Не боюсь приказать что-то сделать. Я люблю и уважаю своих детей и рассчитываю на любовь и уважение с их стороны. – Он посмотрел прямо на Стива. – Нет, я рассчитываю немного на большее, потому что я – глава семьи. Итак, завтра ты сделаешь то, что положено. Еврейские мальчики должны пройти церемонию бар-мицвы, и ты ее пройдешь.
– Мне не нравится быть еврейским мальчиком. Если хочешь знать, я бы предпочел быть арабом.
– Боже мой, – прошептала Анна.
– А, – сказал Тео. – Может, живи ты в то время, ты бы поддержал Гитлера? Стал бы штурмовиком?
Джозеф покачал головой.
– А может, моему внуку нужна хорошая трепка?
– Может быть, – согласился Тео.
Все вокруг лишилось красок. Ясное небо, виднеющееся через стеклянную дверь, молодая трава, рододендроны, усыпанные малиновыми цветами – все утратило свою прелесть. Айрис глубоко со всхлипом вздохнула.
Анна быстро проговорила:
– Айрис, не изводи себя так. Я тебе вот что скажу. Стив поедет с нами, проведет у нас ночь. Вы здесь успокоитесь. Сегодня он может не ходить в синагогу. Мы скажем, что он немного простудился, и мы боимся, как бы он не разболелся к утру. Стив, – скомандовала она, – беги наверх и уложи кое-какие вещи, я имею в виду пижаму и все такое. Мы привезем тебя домой завтра рано утром, чтобы ты успел одеться.
– Я не вернусь сюда утром, – ответил Стив. Мальчик снова был на грани слез. Если бы Элла Мэй была здесь, подумала Айрис, она бы придумала что-нибудь. Стив любил се. Но и бабушку он тоже любит.
– Иди, Стив, – строго повторила Анна.
– Я не вернусь сюда утром и не буду переодеваться, – упорствовал Стив.
– Хорошо, хорошо. Завтра будет видно. Сейчас мы говорим о другом.
К удивлению всех, Стив пошел за вещами. Впрочем, удивляться было особенно нечему, ему ведь предлагали выход из кризисной ситуации. Остальные стояли, мрачно глядя друг на друга. Первым заговорил Тео:
– Да, пожалуй, лучше увезти его отсюда. Не знаю, что на него нашло. Одно дело иметь свое мнение, а он всегда был думающим мальчиком и старался во всем разобраться сам, но это… это презрительное выражение на его лице…
– Он просто испугался, Тео. Это непохоже на него, я знаю, но он испугался, – перебила мужа Айрис.
– Чушь собачья! – взорвался Тео и тут же повернулся к Анне. – Извините, мама, обычно я так не выражаюсь.
– Ничего, мне не впервой слышать подобные выражения. – Анна взяла бразды правления в свои руки. – Я привезу его завтра в надлежащем виде, даже если для этого мне придется проговорить с ним всю ночь. А вы идите поешьте и попытайтесь не смотреть на вещи слишком мрачно.
Анна сдержала слово. Она позвонила в субботу в семь утра.
– Джозеф повез Стива, он останется посмотреть, чтобы мальчик оделся, как нужно. Не прими за обиду, но, по-моему, лучше, если никто из вас не будет его ни о чем спрашивать. Не спутайте все карты. Положение довольно неустойчивое. Все и так висит на волоске.
– Слава Богу и спасибо тебе! – воскликнула Айрис. – Как это тебе удалось?
– Не задавай вопросов. Сейчас у меня нет времени. Да, вот еще что. В синагоге он будет вести себя как положено, но к гостям не выйдет. Мы скажем, что он плохо себя чувствует, и Стив останется у себя в комнате.
– Что ж, – сказала Айрис Тео, повесив трубку, – это всего лишь половина каравая, но половина лучше, чем ничего.
– Это больше похоже на крошки. Залежалые крошки. Сейчас мне и самому не хочется никуда идти, если хочешь знать.
Итак, празднично одетая семья отправилась в синагогу. У Лауры прическа на детский манер повторяла прическу жены президента. Лаура будет модницей, с любовью подумала Айрис, когда завязывала дочери синий шелковый пояс. И еще она подумала о том, насколько разные у нее дети. Ей самой надо совмещать в себе четыре разных личности, чтобы находить общий язык со своими детьми.
В синагоге Стив держался молодцом. Благодаря своей цепкой памяти он без запинки прочитал ритуальные молитвы и столь же гладко произнес небольшую речь о благотворительности. Айрис, сидевшая с детьми в первом ряду, прекрасно понимала, что на посторонних они производят впечатление вполне благополучной семьи. На ней был бледно-зеленый шелковый костюм с цветочным рисунком, купленный «У Леа» под влиянием уговоров Анны. «Это такой случай, когда ты должна выглядеть безупречно, и «У Леа» ты найдешь именно то, что нужно», – сказала она. Джимми выглядел совсем взрослым; Филипп, широко раскрыв глаза, смотрел, как дедушка передал папе Талмуд, а тот вручил его Стиву. Это действительно торжественный момент, символизирующий преемственность поколений, и в другое время Айрис испытала бы волнение и гордость, но сейчас она пребывала в крайнем напряжении, особенно после того как перехватила тревожный взгляд, которым обменялись над головой Стива Тео и отец. Ладони ее вспотели, спину ломило, и она с ужасом ожидала, что вот-вот случится что-то непоправимое. Но ничего не произошло, и она с облегчением вздохнула, подумав про себя: «Кто сможет догадаться о наших тревогах? Со стороны кажется, что все у нас в порядке; мы такие нарядные, счастливые, состоятельные, мы преуспеваем, мы производим впечатление».
Но вот все закончилось. Они стояли у выхода, принимая поздравления. Люди подходили, хвалили Стива, выражали сожаление, что он приболел в такой торжественный день, восторгались тем, как прекрасно он держался несмотря на болезнь. Дома прием тоже прошел с огромным успехом благодаря прекрасной погоде, классному обслуживанию и стараниям Джозефа и Анны, которые расхаживали среди гостей, оживленно со всеми разговаривая, так что недостаток энтузиазма у Тео и Айрис не бросался в глаза.
Когда гости разошлись, столы были убраны, и все в доме затихло, Айрис с Тео, сняв обувь, уселись в библиотеке в кресла и молча уставились прямо перед собой. Прошел этот долгожданный, этот печальный день, и ничего от него не осталось, кроме цветов во всех комнатах, остатков с праздничного обеда в холодильнике и чувства глубокого недоумения.
Тео потянулся и положил голову на спинку кресла. В висках у него стучало. Какие бы волшебные слова ни придумала моя теща вчера ночью, подумал он, к каким бы уловкам она ни прибегла, победа была неполной и по сути ничего не изменилось.
