Фэй Уэлдон - Худшие опасения
Сверху донеслись какие-то звуки. На сей раз это и впрямь был Алмаз — опять на кровать забрался. Александра поднялась в спальню. Шуганула пса. Кажется, на макете, что стоит у Дженни в спальне, была и собака — сердито ощетинившийся комок. Да, вроде бы — но ни собственной памяти, ни собственным органам чувств Александра больше не доверяла. Все — иллюзия. Все — виртуальность. В любом случае Алмазу на кровати не место. Может быть, сообщить в полицию об идефикс Дженни? — подумала Александра. Все знают, что такие люди небезобидны. Но теперь она сама, Александра, обворовала дом Дженни. Бог с ними, с фотографиями, с зубной щеткой — они принадлежали Александре по праву. Ежедневник и записная книжка — другое дело. Зачем она, собственно, их взяла? Александру втягивают в ситуацию, которую благоразумнее было бы игнорировать. Вновь почувствовав крайнее изнеможение, она прилегла на кровать в спальне и заснула. Разбудил ее телефон.
8
— Мама, — деловито объявил Саша своим пронзительно-звонким голоском, — кошка народила котят. Мне некогда.
И убежал.
Трубку взяла Ирэн.
— Голубка, — проговорила она, — я надеюсь, ты не слишком расстраиваешься. Мужчины есть мужчины — иначе говоря, дети малые, несмышленые.
— А из-за чего я должна расстраиваться? — переспросила Александра. — В частности-то? Если не считать того, что я овдовела. Какие еще могут быть причины?
— Ты знаешь, что такое «закон экономии»?
— Нет, — сказала Александра. — Может, лучше поговорить о кошке и ее котятах? Сколько их?
— Восемь, — сказала Ирэн. — Неужели я дала тебе такое плохое образование?
— Ты меня отдала в театральную школу, — напомнила Александра.
— «Закон экономии доводов» — это одна из разновидностей «бритвы Оккама», — сообщила Ирэн, окончившая Челтэнхэмский женский колледж в пору его расцвета, а затем и Оксфордский университет. — Он гласит, что самое простое объяснение обычно является истинным — или самым эффективным. Если, как ты утверждаешь, Неду навязывалась в любовницы какая-то полоумная дамочка…
— Навязывается теперь, задним числом, — поправила Александра.
— …то, вероятно, Нед этому как-то потворствовал. Вспомни «Роковое влечение».
— Но она такая страшная, вся заплывшая жиром, — возразила Александра.
— Ты хочешь сказать: «Что Нед мог в ней найти, раз у него была я»?
— Вот именно, — отозвалась Александра. — Кроме того, мы любили друг друга. Он никогда не пошел бы на такое. Он не изменял своим принципам. Терпеть не мог никакой грязи.
— Как скажешь, но ты чрезвычайно много времени проводила вне дома, — заметила Ирэн. — Мужчинам такое не нравится. Если жена не находится на своем законном месте в постели, первый порыв мужа — уложить на это место другую.
— Я работала, — сказала Александра. — А что еще мне было делать? Разве моя вина, что я должна зарабатывать деньги? Да я и роль-то получила благодаря Неду, его стараниями. Думаешь, мне нравилось торчать в Лондоне? Мы даже последний день рождения Саши не смогли отпраздновать вовремя, потому что у меня был утренний спектакль. А бедный мальчик так страдал из-за того, что на выходные мы выдергивали его в Лондон. Все дни рождения своих друзей пропустил, но что мы могли сделать? И Нед умер в столовой, рухнул на пол и умер, раз — и все, а я была далеко и ничего не знала.
И Александра разрыдалась.
— Хватит хлюпать носом, — сказала Ирэн, которая всю жизнь мечтала стать актрисой, но (по ее собственным словам) принесла свой талант в жертву раннему замужеству и почти столь же раннему материнству. — Подумай о публике. Будешь носом хлюпать — кто на тебя посмотрит? И мне от твоих слез — одно расстройство. Я осознаю, что бессильна тебе помочь. Не хочется оставлять тебя одну, но и Сашу в «Коттедж» привозить не стоит. Я в этом уверена. В разоренном доме ребенку не место.
— Но я по нему так истосковалась, — проговорила сквозь слезы Александра.
— Ты только о себе думаешь, — отрезала Ирэн. — Я подержу Сашу у себя, пока Неда не похоронят. И точка. Это лучший выход. А когда похороны? Почему никто не говорит? Ты его кремировать решила или как? Кремация — самое разумное, вот только с прахом всегда проблема.
— Не знаю. Ничего я не знаю, — взвыла Александра. — Мне об этом даже думать больно. Хэмиш со всем разберется.
— Ты — вдова Неда, — напомнила Ирэн. — Ты должна хотя бы некоторые решения взять на себя.
— Все-то ты знаешь, — съязвила Александра. — Такой уж у тебя богатый опыт.
— Ты права, — сказала Ирэн, и впрямь схоронившая двух мужей (один из которых приходился отцом Александре) из четырех, — опыт у меня богатый.
— А что было у нас в доме, когда умер твой второй муж? Шепот не слышался? И шорохи, и точно кто-то невидимый шныряет — замечаешь краем глаза какое-то движение? Кажется — вот-вот разглядишь, а на деле — ничего, пусто? Здесь такие странные вещи творятся.
— Все было совершенно заурядно и мирно, — сказала Ирэн. — Я устроила так, чтобы он умер в больнице. Но когда умерла Мандаринка, наша кошка, все было точно так, как ты описываешь, пока мы не предали ее земле. Саша сделал в саду маленькое надгробие. Наверно, он тебе говорил. Нет? Мне все время чудилось, что я вижу Мандаринку на лестнице. А потом посмотришь — нет никого.
И Ирэн продекламировала:
Идя по лестнице, всегда
Я не встречаю не кота.
В иные, лучшие года
Кота встречал я никогда[6].
— Обман зрения, — продолжала она. — А теперь дочка Мандаринки родила ее восьмерых внучат. Может быть, возьмешь одного, чтобы не так грустно было? Нет? Разумно. Ты ведь живешь, как цыганка. Чем скорее Неда похоронят — или сожгут, — тем лучше. А с этой Дженни Линден ты поосторожнее. Такие люди опасны. Если Нед был Богом, то кто тогда ты?
— Мария?
— Нет, голубка, ты — дьявол. В глазах этой Дженни Линден. Кажется, в «Кукольном доме» есть какая-то Линден?
— Кристина Линне, — сказала Александра. — Многострадальная вдова. Женщина, вынужденная сама себя обеспечивать. Дэзи Лонгрифф играла ее и дублировала меня. Теперь Дэзи играет меня, а на роль фру Линне ввели какую-то девочку из костюмерной. Вот кому судьба улыбнулась.
— Не нравится мне это совпадение, — заметила Ирэн. Тут ей пришлось прекратить разговор: нынешний муж требовал, чтобы она отыскала его туфли для гольфа — верно, щенок куда-нибудь затащил. И Саша тоже набедокурил — хотел засунуть котенка в сушилку для белья. Положив трубку, Александра, обычно такая гордая и самостоятельная, разрыдалась — ей не хватало материнской заботы.
