Шарлотта Лэм - Наваждение
— Не очень-то они дружелюбны, — пожаловалась она как-то Дэмиану. Тот рассмеялся и предложил:
— Позволь мне рассказать тебе кое-что о французах, дорогая…
— Да уж, пожалуйста, — простонала она.
— Когда ты входишь в магазин, следует поздороваться со всеми, кто там есть, а когда уходишь — попрощаться, не стоит игнорировать их, иначе они подумают, что ты невежлива. — Его лицо внезапно озарилось живой улыбкой. — Это может показаться пустой формальностью, но жизнь от этого становится более наполненной общением — во Франции даже покупка капусты превращается в важное событие. Хорошие манеры очень важны здесь, они — знак уважения к окружающим.
Дэмиан был англичанином, но прожил большую часть жизни во Франции и настолько впитал в себя дух этой страны, что уже мыслил и рассуждал как француз, восхищаясь французской культурой и философией. Возможно, оттого, что был глубоко эмоциональной натурой, он понимал, что нуждается в каких-то формальных ограничениях, которые помогли бы ему сдерживать раздиравшие его чувства.
— О чем ты задумалась? — улыбаясь, спросила тетушка Флер, и Элизабет вздрогнула, вернувшись мыслями на узкую средневековую улочку, освещенную солнцем, где пожилые мужчины играли в шары. Это тоже был своего рода ритуал — неторопливая игра, однако игроки сражались яростно, несмотря на всю учтивость и церемонность, с которой они держались: победа или поражение имели огромное значение.
— Я просто думала, как здесь все по-французски, — невразумительно ответила Элизабет, и тетушка Флер рассмеялась.
— Тем лучше, как ты считаешь? Многие уголки мира теряют своеобразие с каждым днем; города похожи друг на друга как близнецы, что на запад поедешь, что на восток: небоскребы и шоссе, гамбургеры и кока-кола, — иногда задумываешься, не превратимся ли мы в конце концов в роботов. По крайней мере французы пытаются сохранить свою самобытность. Вся эта готовая пища — разве может кому-то нравиться? Она выглядит как пластик, и вкус у нее такой же. Это мир, сделанный из пластика. Нет, я предпочитаю еду, для приготовления которой требуется время, еду, на которую приятно смотреть и еще приятнее есть.
— Все сегодня должно делаться быстро, — сказала Элизабет с усмешкой в глазах. — Люди постоянно пытаются экономить время, они не желают тратить его на приготовление пищи: они просто запихивают в духовку замороженный обед или открывают банку консервов.
Тетушку Флер аж передернуло.
— И для чего они экономят все это время? Что они с ним потом делают?
— Тратят на то, чтобы смотреть телевизор, — смеясь ответила Элизабет.
— Ничего себе жизнь! Неудивительно, что они так раздражительны. И у них у всех наверняка испорчены желудки от подобной пищи. — Она отправилась в мясную лавку, а Элизабет помахала Вики, которая стояла в тени платанов и от нечего делать наблюдала за игрой в шары. Заглядевшись на ее изящную фигурку в красных джинсах в обтяжку и белой майке, проезжавший мимо мальчишка чуть не свалился с велосипеда, каким-то чудом удержавшись в самый последний момент. Вики взглянула на него с улыбкой, а он густо покраснел, но улыбнулся в ответ.
— Перестань строить глазки, — заливаясь хохотом, сделала замечание Элизабет. — Бедный мальчик чуть не упал с велосипеда.
— Сам виноват, надо смотреть, куда едешь, — ответила Вики. — Я купила виноград, сливы и все, что тетушка Флер хотела для салата. Посмотреть что-нибудь еще?
— Думаю, что на сегодня достаточно. Тетушка Флер вышла из мясной лавки, и Элизабет взяла у нее тяжелую корзину.
— Давайте выпьем кофе, — предложила она.
Прижимаясь к стене дома, на противоположном конце площади стояло несколько столиков небольшого кафе на открытом воздухе, и они направились туда. Солнце ярко сияло, но где-то вдалеке слышались раскаты грома, и воздух был влажным. Едва они успели допить кофе, как набежавшая неизвестно откуда тучка закрыла солнце, небо потемнело, и они припустили к машине, чтобы успеть до того, как упадут первые тяжелые капли дождя.
Вики мрачно смотрела из окна машины на поливающий дождь.
— Тедди, наверное, теперь не придет. Ведь и незачем, все равно мы не сможем искать в дождь его драгоценные растения.
— Ну, еще может проясниться, — сказала тетушка Флер, бросив взгляд на грозовые тучи.
— Как же! — тяжело вздохнула Вики. Элизабет рассмеялась.
— Не будь такой пессимисткой! Нагруженные пакетами, они побежали к дому. Все вымокли до нитки. Оставив пакеты на кухне, Элизабет пошла наверх переодеться во что-нибудь сухое. Уже второй раз за день ей приходилось переодеваться. Джинсы и майка после утренней прогулки извозились в грязи. К счастью, по возвращении она не попалась на глаза ни тетушке, ни сестре и смогла незаметно проскользнуть в свою комнату, так что они и не догадывались, в каком виде она пришла. Нет, определенно ей нужно заняться стиркой, иначе просто не в чем будет ходить.
Она надела сине-белое платье с плиссированной юбкой, расчесала и высушила волосы, оставив их распущенными, потом подошла к окну и выглянула в сад. Свинцовые тучи закрыли все небо, ветер раскачивал деревья, дождь яростно хлестал, и на дорожках уже образовались маленькие озерца. За садом сквозь дождевую завесу смутно виднелся темный лесной массив. Элизабет стало холодно, и ее передернуло, когда она невольно вспомнила прикосновение ледяных губ Ива де Лаваля. Почему он так поцеловал ее? Тогда она восприняла это как намеренное оскорбление, которым он демонстрировал свою неприязнь и презрение, но теперь ей показалось, что за его холодностью кроется пламя страсти, и трепет пробежал по ее телу.
Он был женат на девушке, которая — это было очевидно — страстно любила его; зачем же тогда он поцеловал ее? Чтобы она не сомневалась, как сильно он презирает ее? Он сказал так мало, но каждое слово, тщательно выбранное, холодное как лед, врезалось в память. Что таилось подо льдом?
Этот лед, похоже, был всего лишь тонкой корочкой, скрывающей неведомое. Один неверный шаг, и ты провалишься в бездонную пучину — она содрогнулась от этой мысли.
Он был другом Дэмиана. Что он слышал о ней, что Дэмиан успел рассказать ему? Было неприятно, что посторонний человек мог слышать искаженную версию того, что на самом деле произошло между ними. Она легко могла представить себе, как бы Дэмиан описал ее, он не польстил бы ей, ведь ревность сделала его жестоким.
Ив не поверит ей, осмелься она заговорить об этом, — он будет верить тому, что сказал ему Дэмиан. Элизабет подозревала, что частично его неприязнь к ней питалась из подсознательного чувства вины, оттого что уцелел именно он. Угрызения совести, как бросил он ей с издевкой этим утром. И она вздрогнула — его слова попали в цель; он был прав, конечно, но теперь, когда она все обдумала, она поняла, что его обвинение направлено и на него самого. Они живы — а Дэмиан мертв. Ведь смерть имеет страшную власть над живыми.
