Жозеф Кессель - Яванская роза
Ван Бек мог сделать лишь шаг, протянуть руку, разжать ее — и я упал бы, как мешок, в туман.
Но не надо было мудрствовать: Ван Бек упустил главное, а именно — мою гибель.
В то время как он изрыгал неразборчивые рыкания, в которых я иногда различал „вырвать тебе глаза… язык", послышался топот быстро бегущих ног.
Ван Бек жутко выругался и метнулся к релингу. Он не успел, Флоранс была возле него, крича, обращаясь к невидимому свидетелю:
— Посмотрите! Посмотрите! Я говорила вам!
Нас охватил луч света, и голос Боба произнес четко, ясно и спокойно:
— Вам повезло, господин владелец! Сегодня это второй предотвращенный несчастный случай на вашем судне.
Я почувствовал, как рука колосса дрогнула. Причина была не в усталости. Просто его смертоносная ярость, неожиданно угасшая, судорогой сжала его мышцы.
— Ну-ну, — произнес Боб, — поставьте этого молодого человека на палубу. Вы и так уже достаточно его помучили. Французские власти отдадут вам должное в Шанхае, уверяю вас!
Мои колени и ладони неожиданно уперлись в липкое дерево: Ван Бек выпустил меня.
Я сразу же забыл об опасности, которую избежал, и о тех, кто меня спас. Я думал только об унижении находиться у ног этого животного, да еще на глазах у Флоранс.
Я вскочил на ноги и, придя в исступление от ярости и стыда, хотел броситься на Ван Бека. Две живые лианы обвились вокруг моей шеи — руки метиски.
Тут раздался истерический вопль:
— Я запрещаю тебе прикасаться к нему… ты… ты…
Сэр Арчибальд не закончил, он впился ногтями в руки Флоранс и оторвал их от меня.
Как только сэр Арчибальд вмешивался, он умудрялся придать трагической ситуации абсурдный и мелкий характер.
— Вы должны согласиться, — сказал Ван Бек, обращаясь к Бобу, — что я не превысил своих прав. Это мой долг охранять женщину, принадлежащую другу, которую он не в состоянии защитить сам.
Мне оставалось восхищаться самообладанием колосса. Беспечная поза… Спокойный, будто сонный голос… все было прекрасно наиграно.
Только я, испытавший физическое соприкосновение с гневом, доведенным до пароксизма жестокости, я единственный мог судить об усилии, которое потребовалось для подобного притворства.
— Разумеется, — ответил Боб, — и я полностью разделяю ваши чувства. Я всегда говорил своему товарищу, что следует сохранять мужество. У каждого свой черед!
Ван Бек пристально взглянул на Боба. Затем поднес два пальца ко рту и пронзительно свистнул.
Из трюма появился матрос-китаец.
Я плохо помню его лицо, но страшно изувеченное обнажившимся сухожилием его плечо до сих пор в моей памяти.
— Проводи мисс до ее каюты, — приказал Ван Бек на pidgin. — Всю ночь будешь у двери каюты: она не должна выходить, никто не должен входить к ней.
Колосс не стал слушать клятвы в послушании, высказываемые китайцем. Он развернулся и исчез в тумане.
Я хотел было догнать его. Боб меня остановил, сказав:
— Пусть идет! Твоя единственно возможная месть — отобрать Флоранс.
— Зачем? — спросил я.
Боб пожал плечами и задумчиво прошептал:
— Что этот малый — идиот, верно так же, как то, что мне хочется пить!
IX
Я последовал за Бобом без приглашения.
Мы сидели перед баром. Боб пил. Я смотрел на свой стакан. Не было никакой внутренней связи между нами, и я знал, что ее и не могло быть. Боб благодаря своему алкогольному лечению жил в мире, открытом только для спекуляций, пророчеств, которых я не понимал. Я же, напротив, слитком бурно пережил своей кровью события, происшедшие в течение последнего получаса, чтобы так просто от них отделаться. Я все еще дрожал от лихорадки, которую возбуждала во мне кожа Флоранс, от страха и стыда, которые заставил меня пережить Ван Бек.
Так близко быть у цели, чувствовать благоухающее тело, упругое и гладкое, уже слившееся с моим, и вдруг оказаться подвешенным, встряхиваемым за шиворот, как паршивый щенок!
Как я мог размышлять, находить объяснения, проникать в тайники души, предвидеть будущее?
Горечь, отвращение к самому себе, угрызения совести — вот что составляло пищу моего ума.
Я злился на Ван Бека, на судьбу, на Боба, а также на Флоранс. „Еще несколько минут, — говорил я себе, — и я бы добился своего!" Ибо на самом деле я пришел к выводу, что подвиг насилия над женщиной, которая даже не сопротивлялась, обелил бы меня в глазах других, и прежде всего в собственных, за унижение, которое Ван Бек заставил меня испытать.
„У каждого свой черед!" — смеялся Боб, обращаясь к колоссу. Но не мне ли был адресован этот сарказм?
А теперь никакой надежды! Желтокожий дикарь сторожил дверь Флоранс. Дикарь, которого ничто не заставит уйти.
Если бы у меня было много денег… Но в качестве состояния на „Яванской розе" у меня был лишь долг сэру Арчибальду.
Воспоминание об этом шуте гороховом принесло мне некоторое облегчение. Облегчение, надо сказать, того же свойства, что и мое страдание.
По меньшей мере, его-то я одурачил, высмеял, оставил в дураках (я не хотел думать о том, что это произошло с помощью Боба). Я, по крайней мере, отыгрался на нем. Что я мог поделать, если он использовал ярмарочного борца, чтобы защищать предмет своей старческой страсти?
Он не рискнул прийти один потребовать у меня объяснений. Я мог бы смести его одним махом руки, я мог бы…
В то время как я успокаивал себя таким образом, сэр Арчибальд вошел в обеденный зал и направился прямо ко мне.
— Лейтенант, — сказал он, — вы должны дать мне некоторые объяснения.
В манере, тоне сэра Арчибальда было что-то серьезное, похожее на достоинство, отчего я какое-то мгновение не мог вымолвить ни слова. Даже Боб с любопытством взглянул на нас.
— К вашим услугам, сэр Арчибальд! — ответил я наконец.
— Мне необходимо быть с вами наедине!
— Само собой!
Мы вышли на палубу. Случаю было угодно, чтобы сэр Арчибальд остановился в том самом месте, где Ван Бек крутил меня как петрушку. Вновь я ощутил прилив горечи.
— Ну, вы желаете удовлетворения? — грубо спросил я. — Выбирайте оружие!
Сэр Арчибальд, казалось, не слышал меня. Он смотрел на перевернутую спасательную шлюпку.
Вдруг он схватил меня за рукав, я снова почувствовал дрожание алкоголика, и снова мне показался смешным его голос, когда он взвизгнул:
— Как далеко вы зашли с Флоранс?
Резким рывком я высвободился из его слабых рук и воскликнул:
— Спросите об этом у нее!
— Нет, нет. Она ничего не скажет. Я должен узнать это у вас.
— Что узнать?
— Все ваши… жесты… да… все гнусности!
