Valery Angulys - Последний дубль
— На место преступления, — отвечает сухо.
— Тогда возьмите меня, — шепчу, тщетно пытаясь отдышаться. — Вы обещали.
— Нет, — бросает глухо. — Только не сегодня.
— Почему? — не намерена отступать. — Жаль, не могу дозвониться до Ники, иначе бы прямо сейчас рассказала ей, как вы…
— Ники больше нет.
Он закрывает глаза и отворачивается.
— Что? — закашливаюсь. — В смысле?
— Ее убили, — произносит бесцветным тоном. — Этой ночью.
Я отказываюсь воспринимать услышанную информацию.
Отказываюсь.
— Нет, не может быть.
Мои губы дрожат, а голос предательски срывается.
— Возвращайся на рабочее место, — строго говорит Градский, шагает дальше, снимает сигнализацию с авто, открывает дверцу.
Молча обхожу машину, усаживаюсь на переднее сиденье.
— Какого хрена ты творишь? — раздраженно спрашивает он.
— Я должна поехать с вами, — смотрю перед собой, стараюсь не моргать. — Должна.
— Дура, — выдает, не скрывая ярости.
Он не станет тратить время, чтобы выгнать меня из салона.
Бьет по рулю, заводит двигатель.
— Даю последнюю возможность убраться отсюда, — цедит сквозь зубы.
Никак не реагирую.
Если начну говорить, если скажу хоть слово, если хоть просто моргну… разрыдаюсь, впаду в истерику.
Я стараюсь абстрагироваться. Замерзнуть изнутри. Отключить чувства.
***
Наркоманский притон. Ночлежка для бомжей. Квартира мелких аферистов. Вот на таких объектах доводилось бывать прежде. Ничего приятного, ничего интересного. Достаточно обыденно и банально. Грязь. Вонь. Бардак. Встречались относительно приличные места. На серьезные преступления меня никогда не брали.
До этого момента.
Я захожу в знакомый подъезд и очень стараюсь не упасть в обморок.
Странное ощущение. Касаюсь перил, но не чувствую опоры. Ступеньки, по которым поднималась столько раз, уходят из-под ног, будто рассыпаются.
Все кажется иллюзорным. Движусь точно сквозь сон. Не верю. До самого последнего момента не верю.
Я не слышу, о чем беседуют люди вокруг. Точнее — я не понимаю. Вижу с трудом, едва различаю контуры. Воспринимаю окружающую реальность с заметным опозданием.
Прохожу в спальню, жмурюсь.
Вспышки фотоаппаратов ослепляют.
Я смотрю вниз и понимаю, что весь ковер в крови. Я стою в крови. Кровь медленно пропитывает подошву моих ботинок.
Это настолько жутко и чудовищно, что последние остатки мыслей покидают сознание.
Ступаю вперед, словно под кайфом. Шаг за шагом, все ближе к огромной кровати. Замираю.
Боже.
Мне кажется, сейчас идеальное время остановиться. Прекратить фарс. Пусть кто-нибудь взорвет хлопушку и сообщит, будто все происходящее лишь дурацкий, абсолютно не смешной розыгрыш.
Конечно, работа в прокуратуре избавляет от иллюзий, закаляет, делает гораздо циничнее. Как и учеба на юридическом. Рано или поздно ты понимаешь, что не всех преступников позволено отправить за решетку, что есть процедура и против нее никто не попрет, что перестроить систему невозможно, что нужно смириться и делать карьеру. Справедливость живет исключительно на экране кино.
Привыкаешь ко многому. Но не ко всему. Разве можно привыкнуть к осмотру трупа твоего близкого друга? Лучшей подруги. Родного человека.
Я смотрю на окровавленное тело Вероники. Не моргаю. Глазам чертовски больно. Но я не моргаю. И не чувствую ничего. Ни боли, ни ужаса.
Немею изнутри, цепенею, леденею.
Я хочу проснуться. Очнуться в ледяном поту. Пусть мама опять отругает за найденную в сумке упаковку от шоколадного батончика, пусть пожурит за чипсы.
А потом раздастся привычная трель мобильного и звонкий голос насмешливо протянет:
— Ну привет, подруга.
Я сжимаю телефон так сильно, что пластиковый корпус трещит. Я понимаю, Ника больше никогда мне не позвонит.
Абонент недоступен. Попробуйте связаться позже.
Я вылетаю из квартиры и впиваюсь зубами в плотно сжатый кулак, прислоняюсь к стене и дрожу. Прокусываю кожу до крови.
— Пойдем. — Градский хватает меня за руку и тащит за собой, вниз по лестнице, на выход.
Жадно ловлю ртом свежий воздух.
— В бардачке есть антибактериальные салфетки, — говорит он, когда мы снова оказываемся в автомобиле.
— Зачем? — выдаю чуть слышно.
— Твоя ладонь, — отвечает ровно.
— П-простите, — бросаю сбивчиво.
— Да что ты вечно извиняешься? — Поворачивает ключ в замке зажигания. — Нужно быть увереннее. Особенно сейчас.
Киваю.
— Номер Артура Хары знаешь?
— Нет, — выдыхаю пораженно.
— Она же с ним встречалась, так? Плевать она хотела на мои запреты, да? Мнение отца ей тоже не авторитет.
— Думаете… — запинаюсь. — Думаете, он?
— Посмотрим, — заявляет коротко. — Давай, обработай рану.
Подчиняюсь.
— Там в бардачке есть телефон с левой симкой, я тебе продиктую номер, бери и набирай.
— Хотите, чтобы я позвонила Артуру? — уточняю.
— Вызови его на встречу.
— Но как? — нервно посмеиваюсь. — Что я ему скажу?
— Не знаю. — Тормозит на стоянке перед рестораном. — Что угодно. Очаруй. Вымани на свидание.
— Я не… я… это плохая идея.
Нервно барабаню пальцами.
— Поверь, это лучше, чем если я ему позвоню, — криво усмехается. — Женский голос пробуждает больше доверия.
— Можно отправить повестку, — осекаюсь, почти сразу сознаю всю абсурдность данного предложения.
— Звони, — повторяет с нажимом. — Сама понимаешь, даже если он когда-нибудь явится по повестке, я не смогу допросить его как полагается.
Проклятье.
Он прав.
Последняя фраза эхом отбивается в ушах.
Как полагается.
Меня передергивает. Отлично понимаю, порой признание нужно выбить. Буквально. И хоть я против подобных методов, в случае с Харой иначе не выйдет.
Если парень действительно виновен, то бесполезно действовать официальным путем. Гад легко откупится, технично свалит в другую страну, будет мирно загорать на пляже и дуть коктейли.
Нам нужно поймать его прямо сейчас, по горячим следам. Прижать и расколоть. Есть шанс на раскаяние. Ничтожный.
— Постойте, — бормочу глухо. — Для адвоката такое задержание окажется настоящим подарком. Линия защиты воспользуется…
Замолкаю под тяжелым взглядом.
Я смотрю на Градского и четко осознаю: суда не светит. По крайней мере, в привычном формате.
Босс разрывает зрительный контакт, достает свой мобильный и начинает диктовать номер Артура. Покорно жму на кнопки.
