Салли Боумен - Темный ангел
– Они там, Франц. Идем, – позвала я его.
Я слышала, как он было приостановился, а потом шорох травы и треск веточек, когда последовал за мной. Но, только когда он вышел на полянку и на его лицо упал солнечный свет, я поняла – что-то не так. Франц Якоб всегда отличался бледностью, но теперь с лица у него схлынули все краски, на лбу выступили капельки пота. Хотя было тепло и солнечно, он ежился и его била дрожь.
– Уходим. Уходим. – Он потянул меня за рукав. – Уходим отсюда!
– Франц, в чем дело?
– Призрак! – Из-за плеча он глядел на деревья и кустарник. – Призрак. Ich spure sie. Sie sind hier. Est ist übel hier. Скорее бежим отсюда!
Страхи быстро дают о себе знать. Я не понимала поток немецких слов, но догадалась об их смысле по выражению глаз Франца Якоба. Секундой позже я тоже оказалась перепугана: знакомое приятное местечко вдруг исполнилось зловещих теней. Франц Якоб схватил меня за руку, и мы оба кинулись бежать, все быстрее и быстрее, оскальзываясь на мху и перепрыгивая через корни. Мы не останавливались, пока не вылетели из леса и не добрались до лужайки перед домом.
– Что-то произошло, – сказал Франц Якоб. Он стоял, вглядываясь в травянистые прогалины между деревьями, среди которых мелькали только что выскочившие из подлеска две гончие.
– В том лесу? – Я замялась. – Ничего. Кажется, там был когда-то несчастный случай. Но ужасно давно. Никто его и не вспоминает.
– Там что-то есть. – Франца Якоба продолжало колотить. – Я чувствовал. Ich konnte es riechen.
– Что? Что? Не понимаю. Что ты говоришь?
Собаки уже были рядом с нами. Франц Якоб нагнулся к ним. Они, должно быть, затравили кролика или зайца, потому что, когда он выпрямился, я увидела их окровавленные морды и кровь на руках Франца Якоба.
– Я говорю, что ощущаю эти запахи. – Он посмотрел на меня своими широко раскрытыми глазами. – Я их чувствую.
Он развел руки, и я тупо уставилась на него.
– Кровь? Ты хочешь сказать, что чувствуешь запах крови?
– Нет. Нет. Ты глупая маленькая английская девочка, и ты ничего не понимаешь. – Он отвернулся от меня. – Ich konnte den Krieg riechen.
На этот раз я поняла. Я поняла, что он считает меня глупой англичанкой, и на глаза у меня навернулись слезы. Я была обижена и, поскольку мне нанесли обиду, вышла из себя. Я топнула ногой.
– Я-то поняла. Еще как! И вовсе не я глупая, а ты. Ты себе все навоображал. Ты не можешь чувствовать, как пахнет война. Откуда ты в лесу мог почувствовать ее запах?
Я выкрикнула свой вопрос и еще раз с вызовом произнесла его. Франц Якоб повернулся ко мне спиной. Он двинулся уходить, и, даже когда я побежала за ним и, схватив за рукав, в третий раз задала вопрос, Франц Якоб ничего не ответил.
* * *Этим вечером у нас собрались гости. Вечеринка оказалась импровизированной, организованной тетей Мод, которая жаловалась, что весь день сидит одна. Тетя Мод по-своему тоже видела призраки, но в ее глазах они представали видениями былой славы Винтеркомба, печальными воспоминаниями о приемах, которые здесь давались.
– Всегда было полно людей, – грустно сказала она за обедом, окидывая взглядом длинный стол. – И посмотрите, в кого мы превратились. Жмемся друг к другу, как четыре горошины в стручке. Всего четверо, а я помню, когда за этим столом рассаживались человек сорок. Были танцы, играли в бридж, мужчины – в бильярд, звучала музыка, и лилось шампанское! За спиной у каждого гостя стояло по официанту!.. А что сейчас? У нас остался только Вильям, ботинки которого скрипят на каждом шагу. Фредди, ты должен поговорить с ним.
Вильям, который стоял в трех футах от тети Мод, когда она произносила эти слова, продолжал смотреть прямо перед собой, поскольку он хорошо относился к тете Мод, привык к ее манере высказываться, да и вообще, как вымуштрованный дворецкий, предпочитал быть глухим и немым.
Дядя Фредди побагровел и, чтобы избавиться от неловкости, взял вторую порцию пудинга с почками. Возможно, именно дядя Фредди предложил после обеда потанцевать. Тетя Мод заметно оживилась и проявила недюжинную энергию. Нет, объявила она, гостиная, где придется скатывать ковер, для танцев не годится; только в бальном зале, и больше нигде. Насколько мне было известно, зал для танцев никогда не использовался. Он располагался в дальнем конце здания, в пристройке, возведенной дедушкой, и представлял собой огромное, как пещера, помещение, выкрашенное светлой бронзовой краской.
Дядя Фредди и Франц Якоб занялись делом. С помощью стремянки, доставленной Вильямом, они ввинтили лампочки, принесли граммофон моей матери. Когда загорелись канделябры, зал ожил. Мы с Францем Якобом заглянули в помещение для оркестра. Оно находилось ниже уровня пола, как в театре, и ограждавшие его перильца были украшены блестящими херувимами.
– До чего прекрасный вечер! – Тетя Мод, вероятно, вспомнила такой же или другие вечера из отдаленного прошлого. Она открыла створки высоких окон и распахнула их. В зал хлынул свежий теплый воздух, и, привлеченные светом, закружились несколько мотыльков.
– Когда в последний раз использовался этот зал, Фредди? – спросила тетя Мод, и со своего насеста в оркестре я увидела, что дядя Фредди помедлил с ответом.
– Я не очень помню… – начал он, и тетя Мод бросила на него презрительный взгляд.
– Ты прекрасно помнишь, Фредди, как и я, бал Констанцы. Ее первый выход в свет. На ней было ужасно вульгарное платье. Фредди, заведи граммофон.
В собрании пластинок моей матери дяде Фредди удалось обнаружить две приличные пластинки с танцевальной музыкой, на обеих были записи венских вальсов.
Под звуки «Голубого Дуная» на середину зала вышли тетя Мод и дядя Фредди; тетя Мод держалась прямо, с королевской надменностью, а у дяди Фредди тут же сбилось дыхание.
Затем настал черед тети Мод и Франца Якоба. Как и все, что он делал, танцевал Франц Якоб торжественно и серьезно. Подойдя к моей тете, он склонил голову в поклоне, а потом приобнял ее за талию. Тетя Мод была высокой, а Франц Якоб не отличался большим ростом для своего возраста. Макушка его была на уровне затянутого в корсет бюста тети Мод. Франц Якоб вежливо отвел голову, и они начали кружиться по залу. Мой друг надел свой лучший костюм коричневого цвета, штаны, застегивавшиеся на пуговички под коленками. На ногах у него были, как обычно, прочные, хорошо вычищенные ботинки, которые подходили скорее для прогулок по сельским дорогам, а не для танцев. Они представляли собой странную пару – тетя Мод, полная эдвардианской чопорности, и подтянутый, юркий, как марионетка, Франц Якоб. Мы с дядей Фредди наблюдали за ними, после чего я вытащила дядю Фредди, который признался, что предпочел бы чарльстон, а вальс вообще не его стихия. Затем настала очередь мне танцевать с Францем Якобом.
