Анна Климова - Осенняя женщина
— Это зависит от того, куда вы хотели попасть, деточка, — произнесла старуха, опираясь перепачканными в муке руками о стол.
— Я звонила по поводу комнаты.
— А я попросила вас приехать. Значит, вы попали куда надо. Садитесь. Нет, лучше помогите. Человек, ничего не делающий в присутствии того, кто работает, чувствует себя неловко. Достаньте из холодильника яйца и кефир. Уж что-что, а кефир в этом доме никогда не переводится.
Кристина поставила на пол сумку и подошла к холодильнику. Такой, странный прием ее удивил, но ей и в голову не пришло возражать.
— Ничего, что я вас так с порога озадачила, деточка? — неожиданно хитро улыбнулась старуха.
— Нет, но я ожидала, что вы хотя бы поинтересуетесь, как меня зовут, — пожала плечами Кристина.
— В моем возрасте имена уже мало что значат. Иногда нам не к кому обратиться и некого уже звать, кроме Господа Бога. Если Он есть. Нынешние утверждают, что есть. И при этом возникает чувство, словно Он был в длительном отпуске и вышел на работу через семьдесят с лишним лет.
Кристина невольно улыбнулась. Таким чувством юмора не каждый наделен, Это порода. Пусть, быть может, партфункционерская, но порода.
— Меня зовут Кристина, — сказала она, с неожиданно возникшей приязнью посмотрев на эту красивую когда-то женщину.
— Анжелика Федоровна. Похоже, наши с вами, деточка, родители долго ломали голову — как бы выбрать нам имена позаковыристее. Просейте муку вот в эту миску. Уж простите старуху за ее немощь. Боюсь, выдохнусь уже на яйцах. А я хочу их хорошенько взбить.
— Если у вас есть миксер, то все будет гораздо легче, — предложила Кристина.
— Легче? Тогда лучше купить полуфабрикат, залить его водой и сунуть в духовку. Куда уж легче! Запомните, деточка, настоящий пирог должен быть сделан только руками. Пирог любит внимание к себе. Он должен впитать дух того, кто его делает Так мне говорила мама.
Узловатая левая рука, словно корявый сук очень старого дерева, начала почти неуловимо для глаза взбалтывать вилкой яйца. При этом почти мгновенно появилась пена. Менее подвижной правой рукой старуха поддерживала тарелку.
— У вас хорошо это получается! — восхитилась Кристина.
— Уже не так хорошо, как прежде, деточка. Но, к слову сказать, это единственное, что я не позволяла делать никому. Даже повару, который работал у нас десять лет. Михаил Степанович, мой муж, называл мой пирог «Воздушным поцелуем», хотя по маминому рецепту он просто «Весенний». Деточка, вас не затруднит растопить масло? Оно тоже должно быть. Кажется, в морозилке. Зойка всегда кладет его в морозилку, хотя я тысячу раз повторяла ей, что ненавижу каменное масло. А она твердит, что так оно лучше сохраняется. Глупая корова. Масло должно быть мягким, чтобы его можно было легко намазать на бутерброд, а не откалывать топором по кусочкам. Просто невероятно, до чего некоторые люди упрямы.
Кристина видела, как у старухи благодушие сменилось раздражением, и промолчала, решив не уточнять, кто такая Зойка. Возможно, дочь или просто какая-то родственница.
— Ну что же вы стоите, деточка? Зажигайте духовку! Зажигайте, зажигайте! Она должна хорошенько прогреться к тому времени, когда поспеет тесто. Теперь налейте в муку молока и немножко кефира… Могу я спросить, чем вы занимаетесь, деточка?
— Пока ничем. Я была… в отъезде. Довольно долго.
— Где, если не секрет?
— В Германии.
— С какой-то точки зрения вашему поколению повезло, деточка. Мы об этом и мечтать не могли. Я, к примеру, с Михаилом Степановичем была пару раз в Югославии и однажды в Париже. В 81 году, кажется. Тогда победил Миттеран и привел в правительство коммунистов. Здесь казалось, что Франция никогда не была нам ближе. В Париж тогда отпускали едва ли не всех, кто хотел. Вульгарные супруги наших чиновников повалили туда толпами, а возвращались с ног до головы облитые «Шанелью № 5» и увешанные подделками под «Кристиан Диор». Добавьте яйца в тесто и снова взбивайте… Вот так, хорошо. Так вы сказали, что вам нужна комната?
— Да, очень нужна, — кивнула Кристина.
— Как вы уже, деточка, поняли, я не давала объявления о сдаче комнат. Мне это и в голову не могло прийти. Мне незачем держать постояльцев, — старуха подняла руку, уловив тревожный взгляд Кристины. — Но вы можете жить в этом доме столько, сколько надо. Денег, разумеется, я с вас брать не буду. Считайте, что вы моя гостья. Места здесь много. Пять комнат для одной старухи — это слишком. Будете жить в кабинете моего мужа. Покойного. Там уютно, много книг (правда, все больше по марксизму-ленинизму) и есть, помнится, большой кожаный диван. После я вам покажу. А теперь быстро перекладывайте тесто в форму — и в духовку! А то сода отработает свое, и у нас к чаю будет не пирог, а несъедобный блин. Вы, деточка, хотите испечь блин? Я тоже не хочу. У нас есть сорок минут. Идемте. Если вас не затруднит, то поддержите меня немного по дороге. Я давно не практиковалась в приеме гостей. Все мои гости, во всяком случае большинство, переехали на Северное кладбище. Остальные, как и я, мало пригодны для светского общения. Сколько вам лет? Двадцать? Двадцать шесть? Можете мне не верить, но в этом возрасте я не была замужем. Я была гордой девушкой. На всех мужчин смотрела как на поклонников, которые видят только мою красоту и ничего больше. За букетами, которые мне приносили после концертов, не было ничего настоящего. На меня смотрели… знаете, как смотрят на полуголых певичек из кабаре? По-моему, мужчины одинаковы во все времена. Их не могут изменить ни социальный строй, ни условия жизни, ни образование.
«Уж кому, как не мне, это знать», — горько усмехнулась про себя Кристина, ведя старуху по длинному коридору.
— Мой муж оказался точно таким же, как и все, что только подтверждало правило. Полагаю, во всех характеристиках, отсылаемых в Москву, про него писалось «морально устойчив». И все потому, что я пожалела его. Не бросила, хотя вполне могла это сделать. Вот мы и пришли, деточка. Доковыляли, — старуха хихикнула и властно увлекла ее в темную комнату.
Вверху зажглась лампа под приятным зеленым абажуром с бахромой. Здесь все пространство было заполнено книжными шкафами. Оставалось место только для необъятного кожаного дивана в углу перед эркером, в глубине которого стоял большой письменный стол и кресло, накрытое пледом. Окна в эркере были занавешены плотными темно-зелеными шторами. Между шкафами нашли себе место напольные часы в человеческий рост с безжизненным маятником.
В комнате, несмотря на всю аскезу, было действительно уютно. Кристина вдруг подумала, что, будь ее воля, из всех мест на земле она выбрала бы именно это. Книги дарили тепло и создавали ощущение норки, в которой можно спрятаться от всех бед снаружи. Именно таким, вероятно, был кабинет Филиппа Филипповича Преображенского из «Собачьего сердца» — теплота батарей и мещанские ковры как осколок мирной, спокойной жизни посреди холода и разрухи.
