Измена. Право на семью (СИ) - Арская Арина

— Цвета учили.

— А не рановато?

— И цвет фуксии, — мама тихо смеется, — ее просто привел в восторг. Смотри.

Наклоняется и выдыхает в умиротворенное личико:

— Фуксия.

И Соня сквозь сон улыбается, сморщив крохотный носик.

— А вот, — голос мамы становится еще тише, — цвет капучино ей не нравится.

— И какой из всего этого великолепного разнообразия — цвет капучино? — шипит Валерий у меня за спиной.

— Ты еще тут? — оглядываюсь. — Тебе никуда не надо? Твой новый проект там не горит?

— Вот тот, — шепчет мама, взглядом указывая на коричневый обрывок.

— Ты меня привез, — щурюсь на Валерия, — свободен.

Если честно я сама удивляюсь своей наглости, но я либо рыдаю, либо грублю. Выбор невелик.

— Вечером поговорим.

— Нам не о чем говорить, Валерий.

— Вечером мы идем на благотворительный ужин, — мама опять встревает в наш тихий разговор. — Вика тебя не предупредила?

Так. Это какая-то игра. И удивляться сейчас внезапному ужину — сделать неверный шаг.

— Да как-то подходящего момента не случилось, — взгляда не отвожу, а сердце все равно замирает в ожидании того, что мою ложь раскроют.

— Что еще за ужин? — Валерий тоже не собирается мне уступать в гляделках.

— От Арасовых, — отвечает мама.

— Да, от Арасовых, — киваю я и скрещиваю руки на груди.

Черт знает что за Арасовы, но буду делать вид, что это мои лучшие друзья, которых я давно и очень хорошо знаю.

— Николай и Аня Арасовы? — уточняет Валерий, вскинув бровь.

— Да, — безапелляционно отвечаю я.

— Ответ неверный, — приближает ко мне лицо, которое бледнеет от злости. — Ты не знала об ужине, — выдерживает секунду и цедит сквозь зубы. — Артур и Виталина Арасовы, Вика.

— Оставь меня в покое, — рычу я в ответ. — Я иду на ужин, Валера. Пока ты тут раздуваешься, как большая злая жаба, часики тикают. Время — деньги, золотой мой.

— Уж кто тут большая злая жаба, так это твой дядя.

— Сделаю вид, что я этого не слышала, — мама вздыхает.

Валерий издает какой-то странный звук, похожий на всхрап разъяренного жеребца во время гона, когда того лягает упрямая кобыла. Разворачивается и уходит. Жду, что он хлопнет входной дверью, чтобы показать насколько он зол и недоволен, однако этого не происходит. Дверь закрывает тихо и даже без щелчка. Видимо, не хочет будить Соню своими психами.

— Да уж, — подытоживает мама.

— Я за молокоотсосом, — шагаю на кухню. — А то реально лопну.

Через пять минут я сижу рядом с мамой, прижимая молокоотсос к левой груди. Моторчик едва слышно и мягко урчит.

— Я чувствую себя дойной коровой, — смотрю на люстру.

— Не говори так.

— Благотворительный ужин — это идеи дяди?

— Нет, моя, — мама перекладывает Соню в люльку. — Но я у него научилась подгадывать нужный момент, чтобы получить желаемое. Я давно хочу выйти с тобой куда-нибудь, но к тебе ж не подступиться.

— Опять я виновата, — недовольно цыкаю. — Прекрасно.

— Я неправильно выразилась, — кладет ладонь на колено. — Извини.

Сейчас зареву, но, блин, не самый подходящий момент. Надо сначала молочные реки осушить, а уже потом выпускать ручьи слез, которые все равно текут по щекам.

— Вика…

— Только не обнимай, — сипло шепчу я и сглатываю ком слез. — А то накроет. Дай с молоком разобраться. Это такая подстава быть женщиной, мам. Не зря я хотела быть мальчиком. И Соня ведь девочкой родилась, — всхлипываю. — Ей, как и мне, не повезло.

Я аж поскуливаю от отчаяния. Тихо так, и мама тоже всхлипывает, мягко сжимая мое колено.

— Мама… держи себя в руках. Еще на минут десять.

— Я очень стараюсь…

— Я тоже.

Медленно и синхронно выдыхаем, глядя на Соню, которая сладко причмокивает. Маленький сытый человек спит, а вокруг нее кружатся интриги, боль, обиды и разочарование вместе с сожалением.

— Что за ужин? — обрываю гнетущую тишину хриплым вопросом.

— Аукцион будет небольшой, а средства пойдут в кризисный центр для женщин, — отвечает мама и торопливо вытирает слезы. — Можно не стесняться в ставках, за все платит Юра.

— Ясно. Он тоже там будет?

— Да упаси боже, — мама отмахивается. — Он там все испортит своим ценным мнением по поводу всего, что увидит. И ладно бы со мной только делился, он же другим в лицо говорит все. Да так говорит, что сначала непонятно, а когда понятно, то уже поздно оскорбляться.

— Ты его любишь? — прямо и открыто смотрю в глаза мамы, которая вздрагивает от моего вопроса.

Молчит. И это молчание - признак того, что все очень непросто в отношениях мамы и дяди, и я не вижу в ее глазах отвращения или презрения.

— Если вы поженитесь, я не стану его называть папой.

— Что? — мама моргает.

— И даже не проси.

Откручиваю бутылочку с молоком, передаю ее маме:

— Закрой, пожалуйста.

— Я не хочу за него замуж, — мама подчиняется моему спокойному приказу.

— Но я уже натолкнула его на эту мысль в одном из разговоров, — пожимаю плечами. — И она ему понравилась.

Мама отставляет бутылочку, складывает руки на коленях и шепчет:

— Вот черт, — косит на меня испуганный взгляд. — Ты должна быть против.

— Он у тебя хотя бы не гуляет, — вытягиваю ноги и откидываюсь назад. — Какой молодец.

— Вот еще бы он посмел гулять, — ревниво шипит мама, а затем закрывает глаза, выдыхает и встает. — Пойду пошуршу в твоем гардеробе и подберу что-нибудь красивенькое.

Глава 30. Вазочка

— За серьги деремся насмерть, — шепчет мама на ухо.

— Господи, да они же уродливые, — едва слышно отвечаю я. — Верх безвкусия.

И я права. Серьги, которые вынесла милая девушка на бархатной подушке, просто ужасны. Это грозди синих камней, нанизанных на золотые нити.

Мы сидим в одном из залов ресторанного комплекса. Пока в соседнем помещении шустрят официанты, гости готовятся тратить деньги.

— Именно, — мама сурово смотрит на меня. — Я их подарю тетке твоего Валерки.

— Ты серьезно? — вскидываю бровь.

— А что? Ей придется этот виноград на ушах носить, — в глазах у мамы пробегает искра злорадства. — И улыбаться будет.

— Ты чего такая злая?

— Бесит она меня. В прошлый раз высказала свое фи насчет моих туфель. И так витиевато, вежливо и высокомерно.

На нас оглядываеется пожилая семейная пара, и я неловко улыбаюсь:

— Извините.

Мы еще ко всему прочему немного опоздали на этот странный аукцион, на котором сливки общества выставляют всякую ерунду и ее же друг у друга покупают. Радует лишь то, что деньги пойдут на благое дело. По крайней мере, так сказала Вита Арасова, которая сейчас мило так улыбается со сцены и называет стартовую цену серег. Красивая женщина с добрыми и лучистыми глазами.

У нее под руководством один из самых крупных благотворительных фондов. И я ей очень завидую. Она такая уверенная в себе, спокойная, а муж… Муж непростительно влюбленными глазами на нее смотрел, как на настоящее сокровище, когда она заканчивала вступительную речь перед аукционом. Тоже так хочу.

И хочу не по углам прятаться с любовником, которого посоветовал мне найти криком Валерий в ссоре. Я так не смогу. Если и быть в любви, то с тем, с кем не надо прятаться, выискивать часы для встреч в отелях, а затем на публике играть приличную жену.

Мама всерьез решила отбить уродливые серьги. За них ставками борется не только она, но и еще две женщины. Видимо, у них тоже есть нелюбимые родственницы, которым можно преподнести сомнительный подарок.

— А дядя точно готов платить за эти серьги? — шепотом спрашиваю я.

— Если он вздумал меня замуж брать, то готов, — мама вскидывает руку. — Шестьсот тысяч рублей!

— Да дорого же за такое, — охаю я.

— За серьги да, а за помощь женщинам, которых бьют мужья — нет, — мама опускает руку и мило мне улыбается. — Сам же он никогда никому просто так не поможет. В его картине мира все сами виноваты в своих бедах. Побухтит, конечно, но что поделать? Не обеднеет и в карму его зачтется.